Голод. Дилогия
Шрифт:
Марик медленно повернулся, поднял глаза и вздрогнул: незнакомец был слеп. Уродливые белесые бельма перекрывали его зрачки, и он словно почувствовал взгляд Марика, потому что криво усмехнулся и снова похлопал по плечу баль костлявой рукой.
– Второе: с ярлыком и прочим в Ройте могут помочь истинные поклонники магии. Они всегда рады интересным гостям, хотя и не обещают им золота – если только хороший ужин и спокойный ночлег. Хотя теперь уже и это становится роскошью. Тем более во времена, когда риссы собираются уничтожить всякую магию, кроме той, которой покровительствует их Золотой храм, когда хенны первым делом уничтожают колдунов, ворожей, травников и всяких, кто способен сравниться с их шаманами. Рептский король пока не идет на уступки, но надолго ли хватит его малых сил? Ведь покровители рептов скрылись за борской стеной! К счастью, есть еще люди, которые хотят сохранить древнюю мудрость.
– Эй! – показалась в приоткрытой двери Кессаа. – Я долго буду вас выкликивать? Что это вы застыли, как горшки на плетне?
Марик недоуменно переглянулся с Насьтой. Слепец куда-то пропал, и как это произошло – они не заметили.
Глава 3
Лиха беда начало
Уже к полудню троица преобразилась. Одежда у всех как-то вдруг стала запылившейся и неброской. У Насьты на голове появилась дучская охотничья шапочка с зеленым пером, пояс с завязками для дичи, и кожаный тул спрятался в заляпанный древесной смолой суконный, выпустив наружу несколько явно охотничьих, да еще и обшарпанных, стрел. Марику пришлось набросить на плечи настолько ветхий плащ, что, казалось, он расползется на куски от слишком сильного порыва ветра. Правда, к плащу прилагался колпак бурого цвета – точно такого же, каким стало древко глевии, после того как Марик, морщась от досады, вымазал его охрой. Унижение довершил проволочный круг с драной сеткой, который тут же превратил древко в сачок, а самого Марика – то ли в неудачливого птицелова, то ли в пожирателя лягушек, что изрядно повеселило Насьту. Кессаа просто перевязала платок, достала какую-то мазь и несколькими движениями тонких пальцев состарила себя лет на двадцать, а когда она чуть ссутулила плечи и склонила голову набок, у Марика отчего-то вдруг сжалось сердце, будто он и вправду увидел вымотанную тяжелой дорогой несчастную беженку из Бевиса. Одно утешало: угощение, которое выторговала Кессаа у хозяина постоялого двора, оказалось столь обильным, что Марику даже подумалось, как непросто ему будет изображать на тракте проголодавщегося дуча или даже заблудившегося баль. Он, правда, забеспокоился: с чего это хозяин постоялого двора проявил непонятную щедрость и разрешил покопаться у него среди хлама под лестницей на чердак, но Кессаа только поморщилась и сообщила, что после их ухода у того останется только головная боль о том, с кого же все-таки ему удалось содрать золотую монету. Впрочем, она тут же сообщила, что деревянные ярлыки на проход в город заполучила на всех троих и даже украсила их печатью начальника отряда стражи, который как раз оглашал пьяным храпом кухню постоялого двора.
– А ведь боится хозяин, боится, – заметила Кессаа. – И жена у него есть, и дети, а в доме словно вымерли все, да и все ценное прибрано. Точно уж отправил семью в горы. Говорит, что остальные дома в деревне так и вовсе уже пустые стоят.
Ничего на это не сказал Марик, потому как сайдка отказалась идти по горной дороге. О незнакомце в черном заметила лишь, что, по словам хозяина, слепец просиживал у него за столом с утра до вечера каждый день, а с их приходом, выходит, сразу же и исчез. Кто его знает – может, как раз засаду на верхней дороге ладить отправился? Что касается прочих его слов, то впредь придется обойтись без колдовства.
– По возможности, – успокоила Кессаа надувшего губы Насьту.
Серебряную пластинку сайдка посоветовала Марику продать в первой же меняльной лавке, потому как в бордель она пока не собирается, и в будущем желание откликнуться на столь заманчивое предложение у нее вряд ли появится.
– Что такое этот бордель? – спросил Насьта Марика, запихивая пластинку в кошель, который он предусмотрительно поместил за пазуху.
– Бордель? – наморщил лоб Марик, мучительно перебирая в голове диковины, что приносили беженцы в деревню, и представляя, какая из них могла быть изготовлена в загадочном заведении под названием «бордель». – Может быть, мастерская умельцев по золоту или серебру? Или стекловарня?
– Вот такушки? – сплюнул Насьта. – Ты еще скажи – монетный двор! Ладно, увидим еще, только отчего-то мне кажется, что в этом борделе очень вкусно кормят!
– На спор! – протянул руку
Аилле палил нещадно, и влиться незаметно в изрядно поредевший поток людей оказалось проще, чем поутру. Многие останавливались и сидели на чахлой траве тут же возле дороги, кто-то отбредал по нужде в сторону, поэтому три одиноких, запыленных путника, один за другим присоединившихся к тревожному маршу, не обратили на себя никакого внимания. Кессаа шла впереди, Насьта плелся в паре десятков шагов позади, не спуская глаз с рукояти колючки, которая уж точно не привлекла бы любителя оружия и знатока кузнечного искусства, а Марик шагал вслед за ними, стараясь видеть все вокруг себя и слышать хотя бы то, что могло долететь до его ушей.
До того как Аилле упал за Молочные пики и сумрак, затопивший ленту Манги, начал выползать на плоскогорье, путники миновали еще три таких же крохотных деревеньки, как и первая. Правда, они не могли похвастаться постоялыми дворами, но зато жители их покинуть не успели и даже пытались продавать проходившим мимо людям еду и воду. Последнее возмутило Марика, но, приглядевшись к продавцам, он тяжело вздохнул. Их большей частью неудачная торговля не объяснялась желанием нажиться на чужой беде: они сами стояли на том же краю, и ужас, реющий над потоком людей, пропитывал и их лица, и их глаза. Ближе к вечеру по обочине начались ягодники, которые охраняли юные репты с огромными псами, затем тракт вполз в крохотный городок, на пыльной площади которого утомленные стражники пытались устроить что-то вроде проверки переселенцев, но никто из друзей не задержался перед рептским дозором и на мгновение. Насьте один из стражников с хохотом добавил еще одно перо в его потрепанную шапку, подняв его из-под ног, над сачком Марика начали смеяться еще издали, а Кессаа не заметили вовсе. Марик даже потеребил в ладони деревянный ярлык, что болтался у него на груди, – может быть, все-таки навела сайдка какую-нибудь магию на стражу, – как тут же, сразу за околицей городка, Кессаа полезла сквозь колючий кустарник на косорогор, вслед за ней с дороги свернул и Насьта, а еще через полсотни шагов и Марик, пропустив унылую лошаденку, запряженную в двухколесную тележку, шагнул на сухой откос.
Спутники прошли не больше лиги, добрались до усыпанного валунами горного склона и расположились под раскидистой сосной, запустившей корни в трещины скального грунта или создавшей эти трещины. По всему, пришло время перекусить лепешками и сушеной ягодой, запивая нехитрую еду водой, а затем и уснуть. Марик привычно разбросал по кустам шерстяную нитку и уже собрался расстелить на согревшемся камне плащ, как Кессаа позвала и его, и Насьту.
– До города еще лиг сорок, не меньше, – негромко проговорила сайдка, прижавшись спиной к кривому стволу, и добавила: – Если все сладится, послезавтра будем на месте. Там оглядимся и решим, что делать. Где лучше переночевать, я разузнала. А потом… Нам надо в Скир. Мне надо в Скир. В самое мерзкое место в Скире, поэтому вот теперь, сейчас говорю вам: если не пойдете со мной, обиды держать не буду. Просто забуду о вас, как будто мы и не встречались никогда. Хочешь, Марик, денег дам на новый меч?
Разом сон унесло прочь. Обида навалилась на баль такая, что дыхание перехватило, в глазах потемнело, хотя уж куда темней – звезды на небо высыпали, Селенга бока о горные пики обдирать начала, – но ни слова не сказал Марик. Только вспомнил отчего-то Ору, что осталась в реминьском поселении, и Лируда, который ждал-ждал тихой смерти, а все одно умер возле костра. Ни слова не сказал Марик, потому как женщина, что сидела возле кривой сосны, несла на своих плечах такой груз, которого он и представить себе не мог – только почувствовать издали.
Обиженно засопел Насьта, но тоже ни слова не произнес. Кессаа выдержала паузу, помолчала еще, словно слова подбирала одно к одному, негромко продолжила:
– О том, что мне в Суйке надо, после поговорим. Теперь о другом сказать хочу. Я в вашей доблести не сомневаюсь, хотя и знаю, что ни одному из вас пока не пришлось убивать человека. Но так убийство само по себе вовсе не доблесть никакая. Убийство – это не крылья, что плечи расправляют героям, это груз, от которого сердце окаменеть может.
И опять ни слова не сказали ни Марик, ни Насьта, хотя баль и вспомнил ехидство ремини при первой встрече. И опять помолчала Кессаа перед следующими словами:
– Сейчас – о том, о чем после, может быть, сказать и времени не будет. Разное может случиться с нами, загадывать не будем, но если так повернется, что не дойду я… – Кессаа подняла тонкую руку, и Марик на мгновение усомнился, что вот именно она не копьем, а мечом, пусть даже и легендарной колючкой, убила юррга, и только потом до него дошло: «не дойду».