Голод. Дилогия
Шрифт:
Двоих бы сразу узнал Зиди, третьего узнать нелегко было. Хотя его-то как раз воин знал лучше остальных. Он самым неприметным из трех казался, хотя и отмечен был больше других. Сам Синг постарался, когда со стражниками конга сдирал остряка шута с раскрашенным углем и охрой лицом с ярмарочного столба, да отсчитывал удары плетей по худой спине. Вот только раздевать догола верный помощник Аруха шута побрезговал, иначе нашел бы в драных сапогах еще четыре бальских ножа. Точно такой же поразил скирского палача в центре прошлой ярмарки. Верно не только за то, что тот бальского колдуна мучил. Такая уж профессия палаческая: сделаешь человеку облегчение – значит, работу испоганишь, а не сделаешь – врагов наживешь. А уж то, что в кошельке захрипевшего с ножом в горле палача золотых было с его годовое жалованье – чуть ли не весь запас золота из бальского храма, даже Арух не распознал.
Двое бродяг узнали бы этого третьего – те, что лошадей у него купили, а затем с деньгами в Скочу вернулись. Узнали, если бы живы остались. Трактирщик вот, что на дешевизну позарился, узнать бы не смог, но порцию железа в горло тоже получил. Так уж заведено было в храме Исс. Если дорога твоя скрыта от чужих глаз, но враг даже ненароком продолжает следовать за тобой, не вверяй собственную судьбу случаю, сам стань несчастным случаем для врага.
На третьего, поперек щеки шрамом украшенного, теперь и смотрели двое его спутников. Они, которые в храме в числе пяти избранных учеников Эмучи старше его были, здесь, в чужом лесу, как и немного раньше в Скире, а потом в Скоче, когда пришлось неловкую торговлю лошадьми свертывать, смотрели на щуплого как на старшего. Забыли уже, как посмеивались над молодым жрецом, искусным во владении оружием, который пять лет подряд сражался на всех праздниках за звание лучшего воина баль, но всякий раз на последней ступени осекался. Не мог преодолеть охотника из дальней деревни, который и руны-то разбирать не умел. Где он теперь, этот охотник? Куда меч заветный спрятал? Неужели забыл о предсмертном служении или сгинул в окружающих Суйку лесах? Помнит ли худого парня, который, стиснув тонкие губы, безуспешно пытался пробить его защиту? Помнит ли, кому ненароком щеку острием клинка рассек? Теперь бы иначе все обернулось, иначе… Впрочем, о всякой падали не наплачешься.
– Бочонок разглядел? – спросил старший из троих.
– На месте, – беззвучно ответил щуплый. – Приторочен к лошади корепта.
– Найдем ли алтарь без Зиди? – нахмурился второй. Сомнений, что бочонок с медом удастся вернуть, у него явно не возникло.
– Будем искать! – твердо ответил старший. – Хотя времени мало у нас. Надо бы девчонку, что с баль была, с горячим приговором распластать, жилки наружу потянуть, может, выболтал что хромой ей перед смертью? Будем искать, выбора Эмучи нам не дал. В крайнем случае к ведьме пойдем, поможет. В любом случае двое наших братьев просеивают сейчас все на холме от храма до хижин. Не о том нам следует думать.
– Идем, – прошептал щуплый. – Мед вернем в логове Креча. Женщина, что била девчонку, очень опасна. Почти как та ведьма, которую Эмучи обхаживал. Приближаться к отряду пока не стоит.
Скользнули по следам отряда трое. Неслышно растворились между деревьями. На то они и баль, чтобы не договариваться с лесом, а частью его быть. Смотрел бы кто со стороны, подумал бы, что почудилось ему. Померещились три быстрых силуэта. Тем более что и следов на тропе не осталось, словно лес специально ветвями вздрагивал, чтобы легкие отметины засыпать. Загудел, зашумел уснувший было лес. Давно уже такой охоты в здешних местах не водилось. Древние стволы лесных великанов даже потрескивать начали, ловя верхушками гуляющий над кронами ветер. Даром что зимнее полусонье уже к корням подобралось, ради такого случая и обождать с дремотой можно. Шумел зимний лес, может быть, потому и не увидел, не разглядел две легкие тени, что на границе сна и яви скользнули в его чащи. Хотя чему удивляться, если любой лес дышит, как зеркало, и смотрит, как зеркало, по сторонам, особенно когда охота творится. Дичь пуганую и непуганую страхом да ужасом метит, зверя злобой и голодом, охотника азартом да опаской лесной, а если пустота по следам катится, пустотой тишина лесная и отвечает. Отвечает, но замирает тревожно, словно среди жаркого дня ветром ледяным повеяло. Хотя вроде бы вот она, зима, растопырила пальцы, норовит в горло забраться, под одеждой за кожу прихватить – куда уж холоднее. Однако не тот это еще холод, не тот.
Неспешно отряд двигался, поэтому и к замку Креча выбрался на второй день пути уже затемно. Старик маг, который лицо не показывал, то и дело останавливался, какую-то незнакомую Кессаа ворожбу ладил, ловушки раскладывал. Да и Мэйла назад смотрела чаще, чем вперед вглядывалась. Ничего заметить не могла, но что-то за спиной отряда уж очень не нравилось суровой воительнице. Только был ли кто за спиной, или не был, путь до Вороньего Гнезда удлинить он не смог. Ни искра не отметила крепость тана Креча, только копыта вдруг застучали по камням. Затем застонал, заскрипел под ними деревянный мост, и вот уже невидимый камень сгустился, сузился до тесноты проездного двора. Заскрипели за спиной отчего-то загодя открытые ворота, и только тогда из щели в стене выбралась крепкая фигура стражника с факелом. Молча, с поклоном принял воин коня у вельможи, метнулся в сторону Кессаа твердый взгляд предводителя отряда, но лицо рассмотреть девушка опять не успела, Мэйла подхватила повод ее лошади и повлекла в крепостной двор. Запахло дымом, печеным мясом, послышался смех стражников, всхрапывание лошадей, взлетели в ночную тьму искры костра, но и тут ничего разглядеть Кессаа не смогла, потому что крепкие руки выдернули ее из седла и подтолкнули вслед за Мэйлой в узкую дверь. Споткнулась пленница, едва нос не расквасила о высокие ступени, но все те же крепкие руки удержали ее за шиворот, и грубый голос с акающим корептским акцентом брезгливо отчитал:
– Под ноги смотри!
Лестница повернула раз, другой, пересекла несколько коридоров, пока не уперлась в тяжелую деревянную дверь. Мэйла сдвинула щеколду, потянула за деревянную рукоять, и в лицо Кессаа сразу пахнуло теплом и уютом. И точно, в небольшой округлой комнатке попыхивал камин, мерцали светильники, и исходили паром бадьи с теплой водой.
– Ну вот. – Мэйла вздохнула и, с сожалением бросив взгляд на воду, рассекла ножом стягивающие руки Кессаа путы. – Сейчас колдун наш поднимется, и приступим.
Девушка успела подумать, что еще за колдун, но на лестнице раздалось шарканье, и все тот же старик, бормоча невнятные присказки, ввалился в комнату с попыхивающим дымком горшком. Кессаа втянула ноздрями запах и почти машинально перечислила про себя знакомые травы – лютовник степной, мятица, зимовка, ромашка дорожная, сладкий лук, болиголов, еще что-то. Сырье для отворотов и сонное зелье. Смешано как-то странно. Что там храмовые жрецы – любая бабка-ворожея за такой расход ценных трав своей помощнице руки бы отбила. А этот умелец, даром что так и не стянул с лица серую ткань, присказками торопливыми залился. Или скрутить ее приговором хочет, или магию ее высушить? Точно, горло опять стянуло, глоток бы воды для облегчения. Неужели Мэйла думает, что все умение Кессаа от окуривания травяного развеется? Или она слабости ее хочет, безразличия, безволия? Потекла невидимая мелодия по полу, закружились в глазах цветные искры, взлетела Кессаа под потолок комнаты, саму себя со стороны увидела, ужаснулась опущенным безвольно плечам, растрепанным коротким волосам, не озолотившимся от действия муравьиного меда, а выцветшим и порыжевшим, голос Мэйлы как через стену услышала:
– Ну что там, жрец, подействовала уже твоя травка?
Стянул ткань с лица колдун, и Кессаа едва не закричала, хотя только и могла видеть да впитывать. Гуринг стоял перед ней! Ни спина у него не выпрямилась, ни морщины не разгладились, но куда только немощь да слабости делись? Глаз его Кессаа не видела, но улыбка на лице играла как у молодого.
– Не сомневайся, Мэйла! Она теперь спит не спит, а ничего не слышит, не ведает. Девчонка, конечно, не без таланта, но не все свитки она прочла, не все заклинания выучила, да и учи не учи, тайны не старательным открываются, а посвященным!
– Так посвящать ее и вовсе не следовало! – зло бросила Мэйла, с подозрением взметнув взгляд к потолку.
– Не посвятил бы, как бы она из Суйки выбралась! – огрызнулся жрец. – Ты ее тоже кое-чему научила. Или тоже во всякой науке припасок для себя из опаски оставляла?
– Лишнего не показывала, – проворчала Мэйла, хлестнув несколько раз по щекам бесчувственное тело. – Только ведь в науках по-ладному не всегда выходит. Одному все расскажешь и покажешь, он и сотой доли не впитает, а другому только дорожку нужную покажи, догонит тебя и ноги об тебя вытрет.
«Точно», – вдруг неожиданно ясно подумала Кессаа.
– Этой магии она не знает, – уверенно потряс жрец горшком. – Это реминские присказки, из-за речки Манги, они в наших храмах не в ходу. Ты, Мэйла, к себе прислушайся, ты ведь колдунья не из последних, да и меня боги силушкой не обидели, а сейчас и присказки не сплетем, как ни старайся. Пока не продышимся, от зелья этого сами не отойдем.
– Может быть, однако опаска не помешает, – пробурчала Мэйла и бросила замершему у стены корепту плеть. – Возьми-ка, Хеен. Калечить девчонку мы не можем, но поберечься ее стоит. Почувствуешь что неладное, хлестнешь. Меня только не задень, молодец!