Голод. Дилогия
Шрифт:
– Убить чужими руками – это в духе Седда, – кивнул Ирунг. – Хотя он и собственными руками многое может. А ведь Арух прав, Димуинн, в любом другом случае Седд спрятал бы дочь куда-нибудь подальше и молчал о находке, пока твоя страсть не остынет.
– Она не остынет! – отрезал конг.
– Тогда Арух тем более прав. – Ирунг набил рот сладкой ягодой. – Как еще может остановить тебя Тини, если не убить? Чем не хитрый ход претендента на престол? Тини очень сильна, но пока я рядом с тобой, тебе опасаться нечего, конг.
– Ты не все принимаешь в расчет, Ирунг, – ехидно улыбнулся Арух. – А что, если Седд рассчитывает на другое? Да простит меня конг, а что, если он рассчитывает, что Димуинн пожертвует хозяйкой дома Ойду – твоей дочерью – ради дочери Седда? Не потому ли он известил конга об обретении дочери, чтобы не только избавить ее от роли наложницы, но и породниться с домом конга?
– Никогда Седд не откажется от того, чтобы стать конгом! – холодно прошептал Ирунг.
– Если ему в этом не помочь, – мрачно произнес Димуинн. – Хотя предположение Аруха не лишено смысла. Не беспокойся, дорогой Ирунг, мне не нужна новая хозяйка. Твоей дочери ничто не угрожает, мне нужна лишь плоть этой девчонки, кем бы она ни была – дочерью Седда, приблудной сиротой или послушницей храма!
– Ой, не в плоти дело, а в огне! – процедил сквозь зубы маг. – Я видел ее вблизи. Огонь в ее глазах горит, и не от плоти он! Не сгореть бы нам всем от этого огня!
– Есть чем потушить его, Ирунг, есть! – нехорошо засмеялся конг. – Забрать ее только надо у Седда.
– Не знаю, где Седд ее прячет, но в храм он не прорвется! – заявил Арух.
– Если захочет, ты его не остановишь, – отмахнулся Ирунг.
– Мертвый не прорвется, – мрачно заметил Димуинн.
– Дорогой конг, – маг заставил себя улыбнуться, – помни, что и Тини тоже вряд ли забыла о девчонке! Одно дело ее улыбки в Скире, другое здесь, вблизи храма.
– Где она теперь? – Димуинн вновь закрыл глаза.
– В особняке, в двух кварталах отсюда, – быстро ответил Арух. – Мои люди глаз с его дверей не спускают! Правда, возле нее то и дело Касс вертится. Глаза у старика горят, не иначе Тини и ему ножки подлечила? Когда Ролл отправится за… камнем?
– Когда протрезвеет, – вздохнул Ирунг. – Завтра с утра. Я приставил к нему жрецов, сейчас его как раз приводят в чувство. К счастью, сын у него – неплохой парень. Полсотни воинов в полном порядке, он за ними присматривает.
– Тини действительно может найти камень? – осторожно спросил Арух.
– Должна, – кивнул Ирунг. – А не сможет, сами найдем. То, что Суррара воинов на баль двинула, к спешке меня склоняет. Главное, чтобы Седд нам не помешал.
– Не помешает, – твердо сказал Димуинн.
В снегу беглянка в себя пришла. Сон Кессаа снился, что сгорела она в колючем пламени, растаяла, лужицей олова обратилась и катится по ледяному склону, но не может остыть, не может. И склон этот не шипит, не тает от ее пламени, а тоже обжигает, пусть не жаром, а холодом, но жжет невыносимо.
Только после этого очнулась, но еще не меньше десяти шагов проползла, пока поняла, что замерзла, что руки, ремнями стянутые, заледенели от снега, колени, живот онемели, ноги почти не чувствуются. Слезы подкатили, но не к глазам, а к горлу и забулькали там беззвучными рыданиями. Приподнялась на локтях, лес ночной мутными глазами окинула, все увидела и почувствовала разом – и близкий отблеск костра за спиной, и невидимые, но явные фигуры дозорных в отдалении, и равнодушное внимание к ней чужих глаз из непроглядного мрака, и ненависть, что позади нее кралась, и голос. Знакомый и теплый. И Кесса подала вперед измученное тело, выкинула локти и вновь подтянулась, поползла навстречу голосу. Но и на десяток локтей не успела удлинить вымученную ложбину, как крепкие руки подхватили ее за бока, подняли, удержали, когда начала валиться на бок, рассекли ремни на оледенелых култышках и окунули в блаженную теплоту.
– Зиди, Зиди, – залепетала она радостно губами, тыкаясь мокрым носом в колючую щетину, и не могла понять, то ли она плачет, то ли вынырнувший из небытия баль, то ли тает снег, набившийся в волосы.
– Тихо, – беззвучно ответил Зиди и рывком за спину ее отстранил.
– Не верю глазам своим, – донесся шелестом напряженный голос.
– А ты верь, Хеен, – ответил баль. – Прогуляться вышел?
Запели, покидая ножны, два клинка, но не заскрежетали друг о друга, а обнаженными жалами замерли.
– Прогуляться! – рассыпался чуть слышным смехом Хеен. – Уснуть не мог, все пытался понять, как же ты умудрился мне руку перед праздником деревяшкой задеть?
– А я уж думал, будто стыд тебя замучил, что ты на противника со спины напал, – прошептал баль. – Насчет руки это просто. Могу и повторить тот же удар, конечно, если тебя страх еще за шиворот не ухватил.
– Мой страх мне оставь, – ответил Хеен. – Дотянись-ка до моей кисти, да помни, не деревяшка у меня в руках, я тебя жалеть не буду!
– И не надо, – буркнул Зиди и вдруг на одну ногу припал.
Щелкнуло что-то чуть слышно, словно уголек в костре переломился, и меч Хеена в снег воткнулся. Еще одно движение сделал Зиди, и забулькало перед ним, будто источник сквозь мерзлую землю пробился. В третий раз шевельнулся Зиди и словно пласт снега с дерева слетел, а Кессаа сразу вспомнила тот удар, которым Зиди на арене серое чудовище добил.
– Все, – прошептал баль. Меч в ножны вложил, Кессаа на руки подхватил и неслышно понес ее меж черных стволов в темноту.
– Не спи, – сказал он ей через пару сотен шагов, когда и костер, и дозорные, и даже неясные чужие взгляды остались позади. Но она скорее боялась проснуться и опять очутиться среди воинов Креча связанной и беззащитной, хотя именно теперь ей почему-то казалась сладостной ее беззащитность. Если бы только не прихватывало в груди и не просыпалась мучительная боль в ногах и руках.
– Сейчас все будет в порядке, – сам себя успокоил Зиди еще через пару сотен шагов, когда под огромной сосной шевельнулась мохнатая тень и лошадиная морда потянулась к лицу Кессаа. – Потерпи, девочка моя, сейчас мы все поправим.