Голодные Игры: Восставшие из пепла
Шрифт:
Я вырываюсь из ее стальной хватки, не обращая внимания на боль и усталость. Сквозь зубы вырывается озлобленный звериный крик.
– Потому, что…
Я перехватываю ее ладони, выворачиваю до громкого хруста и болезненного вскрика Тагетис. Она едва не плачет, когда я, наконец, разжимаю пальцы и скидываю ее с себя.
– Они – часть меня, – нависая над ней, шиплю я, – Попробуй потягаться с символом восстания, ничтожество.
Комната рассеивается и в глаза бьет яркий солнечный свет. Я привстаю с колен, тяжело и прерывисто дыша. Боль, наконец, овладевает каждым моим нервом. Кто-то
– Это обезболивающее, – улыбаясь, говорит Джоанна, – Молодец, пташка. Ты надрала ее напыщенный зад. Кажется, ты действительно изменилась за прошедшие месяцы: из плаксивой, истерзанной девчонкой ты стала достойной Огненной девушкой.
– Неужели комплимент? – спрашивает кто-то позади ее.
Я замечаю улыбающееся лицо Технолога, которое больше не скрыто стеклами очков. Я замечаю его высокие, точеные скулы, широкий лоб, пухлые губы изогнутые в улыбке – и начинаю краснеть. Я и не замечала, насколько Бити красив.
– Катись к черту, Долбанутый, – отпуская мое плечо, говорит Мейсон, – Чтобы Китнисс нарвалась на мой комплимент, она должна стать мужиком.
– Ты само очарование, Джо.
На этот раз Джоанна не отвечает на колкие слова Бити. И неожиданно до меня доходит, что это не замечание, не издевка, и не ирония. Щеки начинают пылать – что-то происходило между этими двумя, но осознать, что именно, я была просто не в состоянии.
Оборачиваясь к толпе, тершейся вокруг купола Тренировочного Поля, я пытаюсь нашарить взглядом заветные небесно-голубые глаза. Но вместо них натыкаюсь на восторженные, знакомые взгляды многих своих учеников. Их не больше десяти человек, но даже эта десятка стала моей неотъемлемой частью.
Тренировочный Центр пустеет. За Бити и Джоанной уходят и остальные миротворцы. Плутарх, Тагетис, менторы и остальные Распорядители – все они один за другим оставляют стены помещения. Все потому, что это последний тренировочный день. Уже завтра их имена будут произнесены на Жатве. Ни Парада трибутов, ни фальшивых и надменных вечеров – с Центральной Капитолийской площади они отправятся или прямиком в ад, или в менее счастливое, но безоблачное будущее. Я оглядываюсь на своих учеников, которые разбрелись по боксам: спасенный мною темноволосый мальчишка все еще управляется с луком, Хейвен осваивает травы, две близняшки, приблизительно моего возраста трудятся в отсеке Бити. Все дети заняты тем, что пытаются наверстать упущенное, и меня не покидает уверенность, что они все еще успеют. Все еще смогут выжить.
Я оглядываю наручные часы, которые через Пепельноволосую мне передал Гейл. Но они по-прежнему молчат. От напарника нет вестей, будто он избегает меня, и это заставляет чувствовать и облегчение, и обеспокоенность одновременно. Он с ней – должно ли это волновать меня теперь после того…
Едва я вспоминаю о проведенной ночи с Питом, глаза покрывает одурманивающая пелена смущения и желания. Я помню каждое его касание, каждое его движение и это приводит меня в дикий, нескрываемый восторг.
– Я тоже часто думаю об этом, – раздается голос позади меня.
Я вздрагиваю и оборачиваюсь.
– Не хочешь помочь мне? – спокойно спрашивает напарник.
Напарник? Глупая привычка называть всех тех, с кем я когда-либо целовалась, напарниками.
Неожиданно замечаю в его руках тяжелые пакеты. Вскакиваю с места, стараясь помочь ему, но едва мои пальца касаются его, отдергиваю руку и неумело отхожу назад. Неужели так будет всегда?
– Я справлюсь. Твоя задача – собрать всех.
– Всех?
– Детей, Китнисс, – расплываясь в улыбке, говорит Пит.
***
Я чувствую, как на языке тает сладкая сахарная пудра, и блаженно прикрываю глаза. Солнечные лучи таят во рту, будто они сделаны из сладкой ваты. Смешная рожица вкусного лакомства лишилась уха и глаза, но я мало тревожусь этим – вкус превзошел красивое содержание по всем параметрам. Невероятный аромат, который наполнил Тренировочный Центр до краев и звук чавкающих по соседству учеников заставляет мое сердце нежно трепетать. Уют – бесконечно теплый, словно летний день, отдается во мне гулким, но умиротворенным биением сердца. Среди этих счастливых солнечных лучиков, я кажусь себе счастливой.
Многие пожелали вернуться в отсеки, по-прежнему недолюбливая и опасаясь меня, будто я причина их бед. Вспоминая об этом, я невольно кусаю губы – так и есть.
Неожиданно я слышу хлопок закрывающейся двери и оборачиваюсь на звук. Сияющее лицо Пита приводит в восторг и до того трепетавшее сердце. Он несет добавку, а многие осмелевшие ребята кидаются к нему, вырывая сумки прямо из рук. Я замечаю, как по-отцовски, как по-настоящему, он треплет по волосам каждого, с каждой бесконечной любовью наблюдает, как они щедро делят пироженные между собой. Улыбка будто спадает с моего лица, когда руки Пита, смыкаются за спиной у Хейвен. Он ободряюще щелкает ее по носу, а она щекочет его в ответ.
– Китнисс, ты правда веришь, что мы сможем победить? – звучит слабый голосок рядом со мной.
Это та самая рыжеволосая, милая девчушка, с россыпью детских веснушек.
– По-другому и не может быть, – заверяю ее я, – Ведь вам достались такие хорошие менторы.
– Разве Игры предусматривают двух победителей? – спрашивает темноволосый мальчишка, расположившийся рядом.
– Игры не предусматривают двух победителей – но я выиграла вместе с Питом. Игры не предусматривают победителей, которые выбираются с арены дважды – но я выбралась. И считаю это главным достижением в своей жизни, – улыбаюсь я, и протягиваю ему еще один кусочек лакомства.
– Китнисс, – неожиданно говорит загорелая девчушка, – Но ты ведь не смогла спасти Руту…
Это мгновенно развеивает всю горевшую радость. Я поднимаю взгляд на курчавые завитки волос ребенка и чувствую комок, вставший поперек горла. Я никогда не общалась ни с кем о подобном. Любая утрата для меня слишком свежая рана, чтобы бередить ее. Рута. Маленькая обезьянка с глазами горького шоколада, в котором плескалась и погасала жизнь.
Я делаю тяжелый – самый тяжелый вздох, – который, когда-либо делала в жизни.