Голосую за любовь
Шрифт:
Самыми невыносимыми были для Нэда минуты, когда он понимал, что целый ряд обстоятельств оправдывает Мори, что он сам подтолкнул ее к разрыву. Это означало капитуляцию. И тогда он обрушивался на себя: слабак! дурак! Нет, он никогда не пойдет на примирение, ни за что!.. Он обманут и оскорблен. Это она должна… Обезумевший эгоист никогда не откажется от роли, которая для него так органична. Лучше он сдохнет, играя ее. И Нэд продолжал в том же духе…
Уже пошли дожди, сезон был в разгаре, а работа в театре у Нэда никак не клеилась. Как назло, режиссер все чаще бывал недоволен тем, как он играл в любовных сценах. «Повторите, Нэд! Так не годится! Да соберитесь же вы, ради бога…» Нэд сжимал в карманах кулаки и с отчаянием смотрел в лицо актрисе, которую он должен был по роли любить. Какое-то удивительно правильное, но невыразительное лицо с прекрасной кожей. О господи! Ну конечно же, он играет плохо. Он произносил прекрасные, вечные слова любви, а думал о том, что его собственная любовь погибла так прозаично. Это чудовищно!
Однажды вечером, слоняясь по кабакам, Нэд наткнулся на Эмила, который пережидал дождь, потягивая какой-то сок и с неприязнью вглядываясь в лица окружающих. Нэд подошел к нему и вежливо обратился по имени, ужасаясь в душе собственной наглости. Эмил в первый момент ничего не понял, но предложил ему сесть и закурить. Было даже страшно. Перед ним сидел молодой человек с осунувшимся, изможденным лицом, буквально пожиравший его горящими глазами.
— Вам плохо? — спросил он растерянно.
Нэд представился и объяснил, что его заставило заговорить. Эмил побледнел. Наконец-то он встретился с тем, кого Мори ему предпочла…
— Чем я могу быть вам полезен? — спросил он сухо.
— Как она? Где она? Вы с ней видитесь?..
Эмилу стало смешно. С жалким удовлетворением он отметил, что достойно пережил то, что оказалось не по силам Нэду: печальный эпилог своей «Песни песней». Он чуть не покатился со смеху! Человек действительно искренне смеется только над тем, над чем в свое время искренне плакал.
Эмил сказал Нэду, что он не является близким другом Мори, что он несколько раз появлялся с ней исключительно в качестве друга ее отца и друга дома. В последнее же время он ее не видел вообще… Ах, пардон, он видел ее с неделю назад, но она удостоила его одной лишь фразой: «Доброе утро!»
Нэд просиял, продолжая все же недоверчиво вглядываться в Эмила. Значит, она просто молчит!
— А как она выглядит?..
— Ужасно, — нехотя ответил Эмил. — Страшно похудела. — А про себя подумал: но тем не менее не выкуривает больше двух сигарет в день, не пьет и читает Герцена. Вот это женщина!..
Эмил разозлился. В конце концов, он не обязан ни о ком выдавать информацию по первому требованию и тем более сопереживать. Нэд ему не понравился. Мори все еще дорога ему, и поэтому красота Нэда, его диковатость и любовный пыл вызывали у Эмила раздражение. Он многозначительно замолчал и начал барабанить пальцами по столу.
Нэд все понял, поднялся и еще раз извинился. Настроение было поганое. Было стыдно, и неотступно мучил вопрос: не солгал ли ему Эмил? Как изматывают сомнения! Нет, ни за что на свете он бы не согласился пережить еще раз мук Отелло, на которые Мори его обрекла. Пусть Эмил другим рассказывает сказки, как он из дружеских чувств ухлестывает за молоденькими женщинами. Правда, он, Нэд, не может ему в этом помешать…
Нэд с ненавистью взглянул на старого седого господина, повернулся и ушел. Эмил смотрел ему вслед, судорожно сцепив пухлые пальцы. Нахал! Чего только эта молодежь себе не позволяет! Но он ликовал. Он чувствовал, что Нэд навсегда уходит со сцены со сломанным копьем и без малейшего желания продолжать борьбу. Мори снова одна, а одиночество уже принесло ей немало страданий. Он, и никто другой, будет с ней до конца…
Дожди, дожди, бесконечные дожди, а в горах даже выпал снег. Жизнь на улицах замерла, в кинотеатрах шли скучные фильмы, журналисты схлестывались по поводу осенних новинок издательств. Поговаривали о новой встрече в Женеве, были озабочены судьбой Германии. Вот и все. Господи! Все это в большей или меньшей степени действительно затрагивало всех, но никого не касалось впрямую. Жизнь — это чудо и дивная сказка — сводилась к нудной обыденности, чему-то глупому и пустому. «Позвольте, де Голль не шутил, когда заявил…» Или: «Создание в Европе Общего рынка — это признак того, что…» Мори печально и насмешливо вглядывалась в окружающую жизнь, которая казалась ей ущербной и жалкой. Воистину единственный способ понять свое предназначение — это отдаться страстям, возвышающим человека над прозой жизни: любви и искусству. Мори жадно читала и, следуя за мыслью Сартра, Белинского, Энгельса, забывала обо всем. И все же у нее не было с окружающим миром того нежного контакта, который возник сразу, как только она полюбила Нэда. Жизнь была к ней так же безжалостна, как и ко всем. Как и другие, Мори страдала от скуки и скверного настроения, часто не зная, чего она, собственно, хочет. Попросту говоря, она рассталась с иллюзиями и сохранила только комплексы, добавив к старым новоприобретенные. Как оградить себя от обыденности и излечиться от яда любви? Как-то она пришла к Анне, вытянулась на диване, испещренном теперь темными тенями голых веток, и молча замерла. Анна, потрясенная этим зрелищем немого страдания, ушла, и Мори
Эмил наблюдал за ней. Он вспомнил, как когда-то заподозрил Мори в том, что она может направить ход событий в выгодное для себя русло. А получилось все наоборот. Теперь видно, насколько глубоко она любила Нэда. Ее литературные занятия — не что иное, как попытка дать выход собственной страсти. Но Эмил держался так, словно и не подозревает об этом. Кроме того, ее любовь не занимала его теперь в прежнем смысле. Ведь многое изменилось. Он радовался тому, что вовремя вырвался из любовного ада, что снова стал хорошо относиться к Лауре, которая в этой ситуации оказалась на высоте, и что все улеглось. Разве теперь он мог бы вновь подвергнуть себя риску? Конечно, встречи с Мори только по поводу ее литературных трудов не приносили ему счастья, но он не был ни к кому в претензии. В сущности, такие куцые отношения его устраивали.
Когда обе работы были опубликованы, Эмил с волнением спросил Мори, что она собирается делать дальше. Она улыбнулась и внимательно на него посмотрела. Ей всегда не нравилась его излишняя активность в ситуациях, которые не осложняли его жизнь. Он готов помочь, но только не подвергая себя риску! Вероятно, поэтому они и не испытали себя на опасном поприще любви.
— Я хотела бы продолжить писать, — сказала Мори. — И уехать отсюда.
— Куда?
Мори равнодушно назвала город на севере, где жила в основном богема.
— Ах, так!..
Эмил смотрел на нее и лихорадочно думал, что обязательно к ней приедет и будет с ней раскрепощенным, добрым и нежным. Неважно, что она уезжает из-за Нэда, который самим своим существованием мешает ей. Все-таки замечательно, что у нее есть сердце, в котором она сохранила любовь, даже зная, что та не принесет ей счастья. Эмил грустно улыбнулся:
— Во всем положитесь на меня…
XII
Незадолго до Нового года Мори решила не уезжать. В сущности, она и не думала об этом всерьез. Зачем бежать? Романтические жесты нынче не в моде, да это и не так просто. Наконец, она любит этот город с его изменчивой погодой и мрачноватыми людьми. Кроме того, Виктор решительно высказался против того, чтобы она уезжала. Ни за что! Мори ему нужна. Он прочитал ее статьи только после того, как они были опубликованы, и был просто потрясен. Он и не подозревал, что она настолько умна. Виктор крепко обнял ее, они выпили вместе по рюмочке, но он тут же пошел писать дальше. Виктор снова переживал, но теперь по другому поводу. Только бы что-нибудь не помешало ему довести дело до конца! Он вспоминал Льва Николаевича, который каждый раз приходил в отчаяние, приступая к реализации нового замысла. Лишь бы не подвело здоровье и хватило времени! Мори посмеивалась над увлеченностью отца работой. В этом плане у него сейчас все хорошо. У Тони тоже все было в порядке. Он наконец отважился на какое-то сбивчивое, невнятное письмо, из которого невозможно было понять, за он или против развода. Вот только Нэд!..
Ужиная как-то с Эмилом, Мори задумалась о Нэде. На улице шел снег, официанты чуть ли не на цыпочках бегали вокруг них. Это был дорогой ресторан, Эмилу пришлось раскошелиться. Понятно, ему придавало храбрости то, что работы Мори привлекли внимание в литературных кругах.
— Как дела? — неожиданно прервал Эмил ее мысли.
Мори ответила: «Спасибо, все хорошо». Ах, если бы она действительно могла знать, как ее дела, хотя бы в отношении Нэда. Он постоянно присутствовал в ее жизни. Давал ей импульс к работе и одновременно мешал. Навевал поэтическое настроение и был причиной всех ее несчастий. Было ясно, что это любовь на всю жизнь, такой любви посвящают себя без остатка. Но Мори с прежним упорством говорила ей нет. Пусть это покажется преувеличением, даже глупостью, но Мори испытывала страдание даже тогда, когда замечала у себя какие-нибудь жесты Нэда или когда случайная фраза напоминала ей о прошедшем лете, о тенях в комнате Анны, о солнечных бликах на обнаженных телах… Не забыть никогда! Былой триумф сердца и чувств, затмивший окружающий мир, превратился для нее теперь в сплошное мучение, потому что ему было не суждено повториться никогда.