Голова бога (Приазовский репортаж)
Шрифт:
Ничего там не было, кроме трещин и паутины.
— Эй, вы ранены? — стал тормошить штабс-ротмистра Аркадий. — Вставайте! Я сейчас… Я за помощью! Эй, вы, помогите!
Аркадий осекся, понимая, что сейчас зовет шпиона — мысли носились по голове в панике, порой сталкиваясь друг с другом. Юноша снова затормошил офицера, и вдруг понял: тот мертв. Мертвей не бывает. Тут же тело стало каким-то мерзким, противным на ощупь. Рука мертвеца все еще сжимала револьвер, но его противник оказался куда проворней — в грудь по самую рукоять был всажен нож с короткой ручкой. Смерть была стремительна.
Запоздало
Он в испуге нажал на спусковой крючок. Тот шел туго, взводя курок, пока тот не сорвался, наколол капсюль. Грохнул выстрел. Со всех сторон на Аркадия обрушилось эхо. Но руки стрелка дрожали и пуля ушла куда-то вверх, почти в потолок.
Что делать? Надо отсюда убираться, чем быстрей — тем лучше. Аркадий снова отшатнулся в темноту, однако же опять остановился.
А что делать дальше?
Убитого нельзя было оставлять здесь — иначе тело найдут хорошо если в этом году. Пару дней на отсутствие офицера вовсе не обратят никакого внимания, а после сочтут его пропавшим без вести. Скажут: утонул при купании где-то за городом, одежду не то украли, не то песком занесло.
А шпион будет творить свое грязное дело, и, может быть, вовсе пропадет из города. Следовало как-то известить начальников убитого об этой смерти. Как? Сообщить, что он нашел тело — нельзя. Полицмейстер, видать, до сих пор таит зло за ту заметку о шпионе. Впрочем, даже если бы и не таил — все равно бы арестовал. Нашедший — главный подозреваемый.
Опять же, если оставить труп здесь, убийца вернется, спрячет тело. А нет тела — нет и убийства. Мертвеца должны всенепременно обнаружить.
Аркадий засунул револьвер за пояс своих штанов, подхватил убитого под руки и поволок переходами к выходу, благо тот был совсем недалеко. Выбравшись на воздух, утер лоб. На лбу остался липкий след от крови, который тут же стал подсыхать и щипать лоб.
До Бахмутского тракта оставалось версты полторы. Ежели и далее так покойного тащить, то ноги того изорвутся, а то и вовсе отвалятся. Аркадий не хотел заметать следы — даже наоборот, он был в них заинтересован. Но сил, да и желания ворочать покойника не было. Потому далее Аркадий сбегал в рощу в рощу, привел коня, затащил в седло убитого…
Ах, как тогда колотилось сердце! После, вспоминая прошедшее, Аркадий сам себе удивлялся: по здравому разумению стоило бы пуститься наутек! Но говориться же: глаза боятся, а руки делают.
Взгромоздить убитого на лошадь мешал всаженный в грудь нож. Юноша попытался его вытащить, но получилось это лишь со второго раза, после того, как он обмотал скользкую рукоять носовым платком. Однако и тогда нож вышел из раны тяжело, так словно он пустил в теле корни.
Тогда, в ночной полутьме, Аркадий впервые осмотрел орудие убийства: нож похожий на финку, но с обоюдоострым лезвием, без кровостока,
Еще тогда Аркадий подумал, что такой нож неудобно и небезопасно держать в руках.
Но место и время к размышлениям не располагали. Нож надо было оставить где-то рядом с трупом, и юноша опустил его в седельную сумку.
Лошадь фыркала, но стояла смирно — удалось затащить покойника в седло.
Управившись, Аркадий огляделся и обомлел: на Могиле, там, где только что стояло две скифские бабы, сейчас имелось три черные фигуры. Юноша выхватил из-за пояса пистолет и нажал на спусковой крючок раз, другой, третий. Но выстрел грохнул лишь единожды, сразу, а далее курок колотил по стреляным капсюлям — каморы револьверы были пусты.
Но после первого же выстрела средняя фигура, та самая, в которую целил Аркадий, исчезла.
Следовало торопиться. Аркадий взял лошадь под уздцы и пошел в сторону реки. Перешел реку, поднялся по склону к Бахмутскому тракту. От рощи у дороги открывался вид на левый берег Гайтан-реки, верно прелестный в дневном свете. Но сейчас красивости менее всего волновали Аркадия — он ожидал увидать преследователя. Его не было.
Юноша пустился на хитрость — он не стал возвращаться по Бахмутскому тракту — ведь у входа в город его наверняка мог ожидать убийца. Перейдя дорогу Аркадий вошел в яблоневый сад, что начинался невдалеке. Меж рядов деревьев повел лошадь, после — взгромоздился сам в седло, поехал. Часа через пол он был уже на Екатеринославском тракте, по которому и отправился к городу.
Гайтаново стояло черным и безмолвным, и, доехав до предместий, Аркадий остановился, стянул наземь покойника, отпустил коня. Теперь убитого безусловно найдут, поднимут тревогу. По крайней мере, о смерти агента известят его начальство.
Напоследок юноша обшарил карманы убитого, надеясь, что обнаружит какие-то записки. В бумажнике Аркадий нашел пятьдесят рублей кредитными билетами. Нужда наступила на горло благородству, и сорок рублей перекочевали в карман юноши: покойнику все равно, а полицмейстер наверняка искусится такими деньгами.
Вполне приличный револьвер системы Адамса, хоть и был соблазнителен, в этом городе оказался бы слишком приметен, и юноша вложил его в одеревеневшую руку убитого.
Опустив лошадь, пошел на море, где раздевшись донага, плескался в воде, смывая чужую кровь.
Внезапно пронзила мысль: нож. Он оставил его в седельной сумке, что осталась на лошади. Кобыла-то, верно, далеко не ушла. Вернуться? Опасно. Ладно, пусть уж остается как есть.
После, собрав окровавленную одежду в кипу, отправился голышом к себе домой. Пели вторые петухи. На прохожего скорей для порядка, чем из злости лениво брехали собаки. Проходя через слободку, Аркадий встретил единственного человека — мучимый бессонницей, выкурить трубку выбрался здешний бондарь. Увидав голого юношу, он посмотрел на него со смесью полуосуждения и полузависти, однако ничего не сказал. В былые времена он и сам, бывало, от иной дивчины уходил в окно, едва успев прихватить одежду.