Голова бога (Приазовский репортаж)
Шрифт:
Аркадий кивнул: эту историю он слышал не менее дюжины раз от разных людей. Сколоченный из крепких досок ящик с прорезью стоял около почтамта. Хоть прошло уже года три, он до сих пор оставался единственным в уезде. До его появления, письма отдавали либо в руки почтмейстеру, либо в мелочных лавках. Ящик, как и всякое новшество, стал причиной долгого оживления среди горожан. Все были поборниками прогресса, но письма все же старались отправить по старинке, полагая, что отданное в живые руки, послание дойдет вернее.
Пролистнув почту, Кондоиди принялся писать сам, после велел отнести написанное на телеграф, передать это в губернский Екатеринослав. Аркадию хватило одного взгляда, чтоб опознать в депеше свою заметку.
— Но вы же сами говорили, что это не новость?…
— Для нас — нет, но для Екатеринослава — еще какая. Война, можно сказать, идет в губернии. Шагай! И до вечера ты мне не нужен…
Уже на телеграфе Аркадий узнал от приятеля, что английская эскадра снялась с якоря, и, поймав попутный ветер, ушла не то к Мариуполю, не то к Таганрогу. Рыбаки осторожно выходили в море, вытаскивали сети, местами поврежденные ядрами.
Зайдя на Малую Садовую, где он снимал комнатушку, Аркадий наскоро перекусил краюхой хлеба и брынзой. Затем с неудовольствием влез в подобие своего единственного выходного костюма, на босые ноги натянул башмаки. Носить эту одежду по этакой жаре было настоящей пыткой, но некоторые работодатели по одежке не просто принимали, но и платили.
За десять копеек Аркадий отбыл два часа урока с купеческим сынишкой, которого готовил к поступлению в гимназию.
Мальчишка был небесталанен, однако взбудораженный сегодняшними событиями, сегодня больше предрасположен к шалостям, нежели к учебе. И получив положенный гонорар, Аркадий вернулся: сперва к себе домой, после телеграфа — в типографию.
Кондоиди с принесенной охапкой новостей ознакомился, что-то отложил. Из карманов штанов достал разномастные листки бумаги, на которых записаны были объявления, с полки снял старую поваренную книгу, открыл ее на случайной странице.
Из этого всего принялся стряпать газету — стал за кассы, набирая очередной выпуск «Листка». Шрифта было мало, да и тот за долгие годы использования изрядно потерся. Набор газеты представлял некое искусство, которое дядя Костя никому не доверял, хотя Аркадий и был уверен, что он управиться.
Когда, наконец, грек набрал гранки, Аркадий встал за печатный станок с приводом мощностью в одну человеческую силу. За его работой недолго следил Кондоиди, но скоро удалился, сославшись на неотложные дела. Дела эти, как знал его помощник, находились в трактире все на той же Греческой.
Прогрохотал скорый летний дождь, но вместо прохлады принес влажную духоту. Отпечатав половину экземпляров, Аркадий выглянул в окно. Время шло к вечеру. Немного подумав, юноша пожал плечами и отправился на море.
Город стоял в глубине залива, на холме между берегом моря и изгибом реки. В реку по сотням сточных канав сбегали городские нечистоты. Песчаная стрелка у устья реки была усыпана мусором, который оставляли здесь обедающие битюжники и рыбаки. И лишь налетевший шторм устраивал порой здесь уборку.
Оттого Аркадий отправился по пляжу вслед за уходящим солнцем. То и дело ему попадались совершающие вечерний моцион горожане, шумные детские компании. Дальше начиналась Слободка — место невероятно шумное, и грязное, куда даже полиция старалась по темноте не заходить. И к тому времени, как удалось найти спокойное место, юноша уже изрядно вышел за город.
Осмотрелся: вокруг не было ни души. Лишь в верстах трех от берега стояли фрегаты. Английская эскадра к вечеру вернулась и стала на якорь вне досягаемости береговых орудий. Но капитаны рыбацких баркасов и фелюг, было, собравшиеся выскользнуть в море под покровом сумерек снова спрятались в устье реки.
Раздевшись донага, Аркадий спрятал свою одежду в камнях, и подошел к полосе прибоя. Море было ласковое и спокойное. Волны набегали на берег, и шипели словно сельтерская вода, уходя в песок. Воздух понемногу густел, наполняясь туманом. И, хотя еще ярко светило солнце, горизонт был виден не четкой линией, а размытой полосой.
Аркадий потрогал море ногой, счел воду теплой, и, разбежавшись, нырнул. Отплыв саженей десять от берега, повернулся на спину. Над узкой полоской пляжа возвышались заросшие акациями склоны. Они уж отцвели, и в полумраке тени, отбрасываемой обрывами, казались более темными, сумрачными, нежели были на самом деле.
Снова перевернувшись, Аркадий поплыл по-лягушачьи прочь от берега. Корабли были все еще ярко освещены, и из-за марева казалось, словно висят над водой.
Вдруг на одном из фрегатов Аркадий заметил ряд вспышек, а после короткой паузы — еще одну. Кто-то гелиографом, или попросту зеркалом слал солнечные зайчики в сторону берега.
Было ясно: гелиографируют не Аркадию. В темной полосе прибоя юношу едва ли можно было разглядеть. Аркадий развернулся в воде, взглянул на кручу, и почти на ее вершине, освещенной солнцем, увидел движение, краткий блеск.
За четверть минуты Аркадий выбрался на берег, выхватил из кармана лежащих под камнем штанов неизменную записную, и как был голышом, принялся записывать сигналы, которыми обменивался лазутчик с эскадрой. Скоро на лице юноши появилось разочарование: таинственное общение велось шифром: в записную книжку ровными рядами ложились на первый взгляд совершенно бессмысленные строки записанных попарно букв. Все больше гелиографировали с берега, а с корабля отвечали короткими фразами по два знака.
С кручи слали:
— КІ БГ Г ДЩ ХВ ЖД ОЩ ГО ЖЗ ЕО МЬО ХЛБ ИБ РЖ ЫШ Б ВГ ЩР ДЪ РЪ ИЭ ЦЕ БЖ ИК МГ МГ ЪО ОГЛЧ ЗМ ЬЖБР ЪО ЗЯ МЬГ БЧ ЯБ ПА ШК Г ОЮ УЧ ИД І ЧЛ МЫ МБ ІР РЪ ОГ БЖЛ
— Г ЧШ Н БД БЕ БЧ ОД ТХ,
— отвечали с корабля после краткой паузы.
Теперь задумались на берегу.
— Л ФЫ ЫМ КЮ Е ЧВ ЪР ЕЗ ЖО ТХ
— ЕО БН АЛ ДН ПД ФТ ЕБ МЦ ВГ РГ МЬ
Кажется, от этой тарабарщины не было никакого проку. Однако рука продолжала записывать знаки: