Голова лошади
Шрифт:
— Двадцать баксов, — сказал Лестер, — и точка. Больше ни цента.
Малони молча посмотрел на него и покачал головой.
— Нет, Лестер, не надо, — сказал он. — Ладно, забудем об этом.
— О'кей, давай забудем, — сказал Лестер.
— У меня еще есть гордость, — сказал Малони, чувствуя себя глупо, как никогда. — Вот об этом не забывай, Лестер. У меня еще есть гордость.
— Конечно, — сказал Лестер и направился к кассам.
— У меня еще есть гордость, — прошептал ему вслед Малони.
Он чувствовал себя невыразимо жалким и униженным. О, не потому… ну… нет, нет, не только потому, что Лестер отнесся к нему, как к нищему, превратил его честную просьбу дать взаймы в… в мольбу о куске хлеба, как будто он какой-нибудь опустившийся пьяница из тех, что таскаются по улицам с протянутой
Моя жизнь, Лестер.
Моя жизнь».
Неожиданно у него увлажнились глаза.
Он вытер их кулаком, ну, ну, сказал он себе, кончай, ты же взрослый мужик, перестань, и шмыгнул носом. Сконфуженный, он обернулся посмотреть, не заметил ли кто его слез, но никто его не замечал, все игроки суетились в холле, каждый погружен в свой собственный мир забот и переживаний, поглядывали на табло, где каждые несколько секунд появлялись новые цифры ставок, совершенно безразличные к Эндрю Малони и его проблемам. Он поднял голову. На табло ставки на Джобоун повысились до тридцати к одному. У него потекло из носа. Он потянулся за платком, но в кармане было пусто, у меня нет даже несчастного носового платка, подумал он, и снова чуть не заплакал от жалости к себе, но взял себя в руки, заставил себя выпрямиться, расправить плечи, поднять голову, твердо решив найти в толпе кого-нибудь, кто даст ему денег на Джобоун. Он с вызовом вытер нос тыльной стороной ладони (давай, коп, смотри из-за угла!) и отер ее о брюки. Смотри, мир, это Эндрю Малони, восставший с белой скатерти, когда этот подонок думал — ха, ха! — что пришлепнул его! Нет, джентльмены, не вышло!
Нужно быть мужественным и стойким, подумал он.
— Лошади на треке! — возвестил диктор.
О Господи, пошли мне мужества и удачи, взмолился он.
И в этот момент он увидел Мерили.
Он увидел ее за металлической решеткой, отделяющей общие трибуны от секции для членов клуба, она сидела рядом с самим Крюгером, обещавшим убить его, если он не вернется с деньгами. На ней было черное — опять черное! — платье, но не то бархатное, которое он задрал ей до талии, чтобы распять ее на ничего не стоящем пиджаке. Он посмотрел на свой пакет — «Рабочие Джуди Бонд, все на забастовку!» — и на скомканный пиджак внутри, и попытался снова проникнуть в его загадку, и подумал, вот будет смешно, если на этот раз он попросит денег у нее, таким образом вывернув вчерашнюю историю наизнанку. «Сначала деньги, — стонала она, — сначала деньги», и в ответ на свои мольбы была взята безвозмездно!
Табло показывало текущее время — 1:55 и время старта — 2:06.
Времени в обрез, подумал Малони.
«Если даже мне удастся привлечь ее внимание так, чтобы меня не заметил Крюгер, если даже это у меня получится и меня не застрелят, почем знать, есть ли у нее в сумочке хоть какие-то деньги? В прошлый раз у нее оказались там только водительские права и изящный пистолет с рукояткой, отделанной перламутром. Что ж, это риск, на который я должен пойти, потому что заезд начнется через… взгляд на табло… ровно через десять минут, а ставки сейчас… снова взгляд вверх… двадцать шесть к одному, значит, в кассу уже стали поступать большие деньги, хотя и не настолько большие, чтобы полностью изменить соотношение ставок. Если они будут поступать таким же темпом, ставки будут держаться приблизительно на десяти или пятнадцати к одному, что довольно неплохо, особенно для лошадки, которой достаточно немного помочь… как же мне обратить на себя ее внимание с тем, чтобы этого не заметил Крюгер?»
Крюгер поднес к глазам бинокль, изучая лошадей, которые парадом вышагивали по треку. Мерили, инстинктивно или потому, что именно в этот момент ее щеки коснулся солнечный зайчик, повернула голову, взгляд ее упал прямо на Малони, стоявшего за решеткой, она быстро кивнула ему, отвернулась, тронула Крюгера за руку, что-то сказала ему и поднялась со своего места. Ее светлые, золотистые волосы сверкали на макушке, напомнив ему белую ермолку Соломона, которую тот надевал в синагоге. Черное платье было узким в талии, с расклешенной юбкой, которая взлетала над длинными стройными ногами, обутыми в черные туфельки на высоких каблуках, которые звонко постукивали, когда она направлялась к воротам между двумя секциями. На плече у нее болталась на ремешке маленькая черная сумочка, где, как надеялся Малони, помимо водительских прав и пистолета, находилось еще кое-что. Сторож у дверцы поставил ей на кисть маленький штампик невидимой краской, чтобы при возвращении в секцию для членов клуба она просто поднесла ее к устройству с ультрафиолетовым лучом вместо пропуска. Она прошла в воротца, подмигнула Малони и торопливо промелькнула мимо него прямо к лестнице, виляя маленьким округлым задиком и постукивая каблучками. Нет, никогда не забудет он прошлый вечер в библиотеке, хотя она и сказала, что ей не понравилось.
Он поспешил вверх за ней, предварительно оглянувшись, чтобы убедиться, что за ними не следит Крюгер, и догнал ее на четвертом этаже, как раз у ресторана «Кают-компания».
— Привет, милый, — улыбнувшись, сказала она. — Знаешь, он хочет тебя убить и послал Генри с Джорджем искать тебя.
Не нужно было вчера говорить про «Эквидакт», он это запомнил.
— Что ж, человеку приходится иногда рисковать, — сказал Малони в манере К, и вдруг сообразил, что если упоминал про этот ипподром при Крюгере, то уж при К, наверняка.
Итак, нужно поскорее поставить на Джобоун, забрать свой выигрыш и уносить отсюда ноги.
— У тебя есть при себе немного денег? — спросил он.
— Да, немного есть.
— Сколько?
— О, совсем немного. Он дает мне денег немного поиграть.
Вообще он очень добрый и даже щедрый, хотя я его терпеть не могу.
— Ты можешь дать мне немного взаймы?
— Чтобы купить билет на самолет до Бразилии?
— Нет, чтобы поставить на одну лошадку.
— О, это было бы ужасной ошибкой, — сказала Мерили, — дать кому-то взаймы на игру.
— Но эта лошадка — верное дело.
— Кроме того, — сказала она, — я никогда не одалживаю денег незнакомцам.
— Мы вовсе не незнакомцы. Мерили, — с мягким упреком сказал Малони. — Мы были с тобой близки.
— Действительно, были. — Она снова улыбнулась. — Но все же…
— Если лошадь выиграет, я поделюсь с тобой выигрышем.
— Ты же сказал, что она верное дело.
— Так оно и есть.
— Тогда при чем же здесь «если»?
— Я хотел сказать, когда она выиграет.
— Когда занимаешься любовью, — сказала Мерили, — можешь болтать, что в голову взбредет, но когда речь идет о деле, говори именно то, что имеешь в виду.
— Я и имел в виду, когда она выиграет, когда!
— И какой будет выигрыш, когда она выиграет?
— Это зависит от того, сколько мы поставим и какие будут ставки, когда мы купим свои билеты.
— Ну нет, — сказала Мерили, — для меня это слишком сложно.
— Это вовсе не сложно, — сказал Малони. — У тебя сколько денег?
— Немного, — сказала она. — А сколько мне причитается от выигрыша?
— Ну, скажем, пятьдесят процентов, — сказал Малони.
— Нет, давай лучше скажем, семьдесят пять процентов.