Голубая Саламандра
Шрифт:
– Жрецы Атта тогда нашептали ей будто в диадеме колдовство аоттов. Она слишком верила им и, если бы не Арум, непременно избавилась от нее. Только я не допускаю, чтобы аотты, тем более все семь домов Ланатона могли желать зла моим предкам. Смотри, она похожа на волшебный цветок. А так, - Ардея повернула диадему ловя на грани солнечный блик, - будто Звездный Огонь на алтаре.
– В ней возможно сила звезд, Ардея: сила нам неведомая и, конечно, могучая. Одно то, что диадема принадлежала тайным Сферам аоттов и с ней связаны истории очень странные, заставляет видеть в ней большую ценность и справедливо опасаться.
– Я не смеюсь. Я радуюсь, что ты понимаешь меня. Не знаю какие в ней силы, но иногда она шепчет легенды. Я их пересказывала Криди, может смогу доверить и тебе.
– У нас будет много времени. Ты отдохни, пока я управлюсь внизу.
Когда он вышел, дочь Тимора одела диадему и легла, раскинув руки на мягкие овечьи шкуры. Иногда ей удавалось "говорить" с Голубой саламандрой и она догадывалась, что на этом волшебство не кончалось, закрыв глаза, Ардея вспомнила свое последнее видение: горы, возвышавшиеся отвесной стеной и грохочущий с высоты водопад. Где-то левее чернел вход в пещеру. В ее памяти ожили знакомые с детства легенды: по стенам поплыли тени, свет факелов мерцал на оплавленном камне, словно на красной меди. Потом появились изваяния: три лица, принадлежавшие одному человеку и все же разные, будто между ними была бездна. Туннель вед дальше, снова и снова встречались эти лики, хмуро взиравшие со стены. Порой Ардее казалось: видит она Арума, а может то были только мечты…
Еще она попыталась увидеть Эги, или хоть что-нибудь узнать о судьбе своего отважного избавителя, анфилады проплывали мимо, не давая ответа…
Вдруг мысль о Криди затмила все остальное. Это случилось так неожиданно и ясно, что она вскрикнула и вскочила с постели.
– Он здесь!
– выпалила она, вся дрожа и протягивая в пустоту руки.
Аорг напугано взбежал по лестнице.
– О чем ты, Ардея?!
– он встряхнул девушку, потом догадался сорвать диадему.
– Здесь! Криди! Ты слышишь?! за теми горами на юге!
– Ты слишком много думаешь о нем. Тебе, верно, привиделось, милая, - он попытался усадить ее в постель, но она еще злее рванулась и подбежала к окну.
– Я говорю, он там, Аорг! За теми горами! Ему угрожает смерть!
Глава четвертая
День и ночь летящих рыб
Стволы деревьев, мокрые от дождя и черные, обступали аллею хмурыми стражам. Холодный ветер срывал остатки листвы, бросал ее наземь пригоршнями, и она липла к ногам, засыпала подмерзавшие лужицы. Эвис Русс не чувствовала холода. Шаги ее были бодры, плащ распахнут, вопреки совету Нила Кована.
– Нил!
– снова не сдержалась она, - осталось четыре дня! Всего четыре! Возрадуйся же! Это лучше, чем одиннадцать месяцев заточения, обещанных ВН-10! "БЕЛАКСИКА" - истинное чудо!
– Чудо в том, что дали ее вам. Она должна была достаться Совету по Астронавтике. И Олдан Корп мечет в нас молнии.
– Нил, признайся, ты добился этого?
– Эвис сбавила шаг, пытаясь разгадать улыбку старика.
– Вижу - ты. Ты всегда умел изменить решение в нашу пользу.
– С чего ты взяла, что я смею предоставить привилегии вашему Центру? Новейшие вычислители нужны всем. А член Общего Согласия всегда
Наверное, говоря так, он не был во всем откровенен, Эвис, прочувствовав это, рассмеялась.
Они приближались к дому. Бревенчатый двухэтажный коттедж - милое, уютное строение на берегу озябшего залива. Возле беседки, увитой плющем, виднелась вторая полусфера дримера, еще недавно здесь находилась только одна желто-голубая машина Нила Кована.
– Гости. Кто-то скучает по тебе.
– Берлз Райн, - догадалась Эвис.
– Пыталась связаться с ним еще вчера, - он хитро отделался молчанием. Теперь сам прибежал.
– Он улетал на Ио к сыну. Я рад, что ты уходишь именно с ним. Он опытный хронавт, хотя и со своими причудами.
– А последних в нем ой как много… Я в дружбе с ним давно. С того, неудавшегося проекта - "Дети Прозерпины", - она наклонилась, подняла опавший лист и укрепила на груди, рядом со значком Академии Фактической Истории, на что старик рассмеялся задорно и молодо.
– Этот лист - ровесник твоего то знака! Ты закончила в мае? Май! В любое время года мне не достает его с нежной зеленью и сиренью. И именно здесь, среди этих гор и лесов. Май, будто исток. Начало всего, что тебе предстоит, дорогая моя, - объявил он, не торопясь ступить на порог.
Дверь распахнулась. Сразу дохнуло теплом, легким запахом дыма и хвои. Эвис, освободившись от намокшей одежды, задержалась у зеркала. Поправила брошь-застежку с зеленым, подобным ее глазам, искристым камнем, взлохматила волосы и поймала на себе взгляд Нила. Старик снова откровенно любовался ею. Ему до восторга нравились ее губы, лицо чистое и светлое. Фигура словно излучала таинственный магнетизм, ощутимый издалека.
– Очаровательная фея покидает нас. Без твоего волшебства многим станет совсем грустно.
– Ты говоришь, будто меня посылают в А-47. Год, полтора - небольшой срок.
– Но по-другому это звучит как 16 тысяч лет. Иногда мне страшно думать о времени…
– Для современной хронавтики это рядовой переход.
– Не совсем так - я знаю степень риска. И для меня ты по-прежнему ребенок, как двадцать три года назад.
– Когда удачливый Ник Кован вернулся с важным открытием?
– Тогда попросту не ожидали результата, а может и меня самого. Даже теперь, с новой техникой, разумной сверхбыстрой "БЕЛАКСИКОЙ" фактическая история только начинается. Ведь эффективных переходов менее полусотни. А Аттина?! Подводные раскопки становятся бесплодными. Мой визит туда родил сенсацию. Да! Но и бесконечное число вопросов. Именно тебе с Берлзом суждено приоткрыть завесу над тем удивительным прошлым. Через двадцать три года после меня.
– И вот еще загадка: где наш новоявленный аттлиец?
– Вероятно, спит. Как давняя подруга ты должна знать: сон - его второе увлечение после цитирования "Века Эрди", - что всегда не к месту. Поднимусь, его потревожу, - Кован направился к спирали лестницы.
– Хозяйничай. Горячее вино не помешает никому.
– Горячее вино?! Что за дивная мысль!
– вместе с голосом Берлза в холл ворвался сырой ветер.
– Но непременно о крамилом и с корицей, - он был почти обнажен, лишь узкий пояс синей полосой охватывал бедра.