Гончаров и кровная месть
Шрифт:
Когда-то и её мать стояла так же в полном отупении парализованная страхом, бессильная перед людьми решившимися на плохое.
– Ты, она не врубается, - прогнусавил один.
Безвольной и податливой куклой, второй протащил её в комнату и швырнул надиван. Приставив к горлу финку спросил.
– Где рыжье, сука, отвечай, а то попишу! Она только мотала головой, уже не стараясь что-либо понять. Рубашка задралась, но этого она не замечалала.
– Ты, Юрок, - прогнусавил опть голос, - а курво-то клевая, давай её дернем!
– Да пошел бы ты. .
– Ответил парень с финкой, и
Бросив гнусавому финку и резкое"смотри за ней"-парень скрылся в спальне. От туда слышался мат, стук створок и шорох перетряхиваемых вещей.
Больно заломив руки, гнусавый повалил её на спину. Долго мял, кусал и слюнявил её губы, пока наконец не удоволетворил свою дебильную похоть.
А потом шлепнул дверной замок, ставя точку на жутком наваждении.
Нет-нет, ничего не было, не было, это просто кошмарный сон, - кусала она губы с недоверчивым ужасом глядя на порванную рубашку и беспорядок опрокинутых вещей, - Нет, нет, это просто бред, горячка, - уговаривала она себя, хотя уже остро понимала, что все произошедшее реальность. Как в унитаз вылив нечистоты её опоганили, также просто и естественно.
Беззвучный вопль разодрал рот. Голос оставилее, вместо него из желудка потоком хлынуло омерзение к своему телу, что соприкасалось с гнилью слюнявого гундоса. На ходу сдирая лохмотья рубашки она кинулсь в ванну. Почти срывая кожу грубой мочалкой и ледяной водой, в иступлении она терла и терла ставшее ей гадким тело.
Потом тщательно вытерлась, одела чистое белье, свитер и самую лучшую юбку. Опасаясь поражения электротоком выключила абажюр, аккуратно его сняла и проверив надежность арматуры межэтажногоперекрытия надежно закрепила на нем брючный ремень. В комнате Игоря нашла ручку и на тетрадном листе старательно и спокойно написала: "Ваня, после случившегося я не могу жить. Никто не виноват. Просто такова участь всей нашей семьи, кем-то проклятой. А за что? Маша.
Она ещё что-то хотела дописать, но передумала. Положив записку на видное место она придавила её обручальным кольцом. Потом поставила стул под ременной петлей и легко на него забралась. Проверила удобна ли петля, выходило, что удобна. на всякий случай она связала себе руки и баллансируя на стуле через ноги завела их за спину. Отчаянно вытянувшись продела голову в петлю и помогая подбородком слегка её натянула. Потом резко, далеко оттолкнула стул и беспомощная уже забилась в кольце ременных объятий.
– Да никуда она не заявит, без понта, не дрейфь, Игорек, - успокаивал Славик ревущего пацана, - что она пальцем сделанная, за хранение рыжья знаешь сколько ей накинут? Грамм-год. А у нее, ты говоришь килограмма на три потянет. Это ей. . .
– Славик засмеялся довольный своей шуточкой, - Это ей впаяют три тысячи лет. Хе-хе, нормально, вот она их наколет, откинет копыта лет через тридцать, А срок так и зависнет. Платить то по нему некому. Ладно тебе сопли тянуть, Антоновна, тащи ещё пузырек.
– Меня, меня же Ванька убьет, - хныкал пацан - Игорь, сам ты нормальный мужик, свой, да я за тебя кому хошь глотку порву, а вот братишка твой, не обижайся, паскуда гнилая. Любого подставит. А словам цену надо знать, а он фуфло натуральное. Давай ка, Игорек, ещё по шестнадцать капель, наливай. Стой. а вот и наши соколики-добытчики прилетели.
Много в клювике зернушек принесли?
Мрачный Гром молчапоставил на стол тяжелую бутылку с золотом и зло глянув на Нюфа, белого от страха, коротко бросил.
– Он её силком дернул.
– Что-о? Что ты сказал?
– Славик поднимался медленно сжимая пружину поджарого тела, накапливая энергию зла и как выстрелил, выбросил правую руку, капканом захватив кадык Нюфа.
– Пидар ты македонский, шалава дешевая, она же нас заложит, ублюдок. А вы куда смотрели, падлы, Гром я тебя спрашиваю.
– Я не заходил туда, как договаривалиь.
– А ты?
– Так я. . . я же рыжье искал, а его оставил с ней, для присмотра.
– Куски говна, она же заложит нас, она ненормальная. Короче, я тут не причем, усекли? Знать вас не знаю. Заложите, там по другому поговорим. Рыжье забираю я. А теперь исчезли. Где Игорь, куда делся Игорь, суки!
Иван шел по берегу ручья уже больше часа. Шел автоматически, бездумно. Тряпкой по ветру полоскалась мысль.
– Они там, они там, Потому что больше им быть негде. Но даже если их там и нет, все равно он их найдет, достанет из под земли. Пусить не сегодня, не завтра, пусть через год, через десять. Все едино. Вот так и будет он идти и идти пока не встретит подонков.
До пасеки оставалось недалеко, но он выходил со стороны поляны, а этого делать было нельзя, они могли заметить его раньше времени. Поэтому , чтобы неожиданно зайти с тыла он свернул огибая пасеку километровым таежным крюком. Наконец сквозь деревья показалась крыша. Иван опустился на четвереньки и бережно сжимая ружье, осторожно пополз поострым опавшим сучкам и веткам. Когда весь двор оказался ему открыт он затаился наблюдая и прислушиваясь.
Дед в черной сетке-наморднике хлопотал над ульями. Что-то вытаскивал, осматривал и недовольно вставлял назад. Но он был один. Наверное их здесь нет Тогда нужно ехать в Омск к Юркиной тетке.
– Дед, насыпь ещё медовухи, - неожиданно громко заорали из избушки.
– Хорош, ужо нахрюкались, лешаки.
– Мало, давай еще, хрен одноногий.
– Сам в погреб лезь, гундос недоделанный, да не навернись там.
Заметно пошатываяь Нюф побрел к навесу над деревянным колодцем погреба и матерясь начал в него спускаться.
Стараясь не шуметь, Иван переломил ружье и вогнал два патрона картечи.
На ходу отпивая из жбана, Нюф вошел в избу.
Иван уже не таясь двинулся за ним. Заметивший его дед поковылял навстречу - Ты это куды навострился?
– В гости, давно меня тут ждут.
– А в гости тебя, мил чиловек, никто не кликал. Иди кось восвояси.
Старик попытался загородить собою вход, но Иван равнодушно и бесцветно предупредил.
– Уйди, дед, а то и тебя убью.
Это дед понял сразу и резво отпрыгнул в сторону. Держа ружье наизготове, Иван пинком открыл дверь. В сумраке избы охнули криком. Два лица белые страхом заметались по углам. Он вошел привыкая к сураку дома.