Гончаров и женщина-убийца
Шрифт:
– Тогда тем более садись, его еще нет, придется подождать. Кушай, не стесняйся, Люська, налей ему коньяку.
– Чего ради? Он нас не хочет, а мы его коньяком поить должны.
– Это он меня не хочет, про тебя разговора не было.
– И не надо, он, наверное, ничего уже не может, так только, носит для декорации, вроде галстука. Тебя как зовут?
– Лука.
– Во, слыхала, Галка, и имя у него какое-то ветхое, как он сам. Лука, а как твое фамилие?
– Мудищев я, бабоньки, и имею большую беду, "величины неимоверной, осьмивершковую елду". А прадед мой, "Порфирий,
Официантки немного опешили от такого нескромного заявления, а потом залились счастливым смехом аттестованных идиоток:
– Ой! Не могу, Галка, держи меня, я сейчас описаюсь. Ой, восьмивершковый! Галка, не могу.
– Вот это мужчинка! Ой, Люська, а вершок - это сколько?
– Не знаю, наверное, много, не могу.
– Да врет он все, девки, наговаривает на себя, - вмешалась третья, до сих пор молчавшая очкастая вобла.
– Нет, но все-таки, какой длины вершок?
– не унималась практичная Галка.
– А вот и Яшка, он все знает. Яшенька, скажи нам, глупым бабам, сколько стоит вершок?
– Примерно четыре сантиметра, - ответил лысый унылый тип, которого я дожидался.
– А вам это зачем?
– Нам незачем, это, Яшенька, к тебе пришел клиент с восьмивершковым прибором. Если что, зови на помощь.
– Перестаньте галдеть, не слушайте их. Вы ко мне?
– Да, если вы Яков Семенович. У меня к вам буквально несколько вопросов.
– А почему я на них должен отвечать? Кто вы такой, позвольте узнать. Сейчас такое время, что на слово не поверишь. Ваши документы, пожалуйста. Все в порядке, чем могу быть полезен?
– Вы знаете, что Павел Андреевич умер?
– Нет, откуда мне знать. И когда это случилось?
– Когда вы его видели в последний раз?
– игнорируя его вопрос, жестко спросил я.
– Так сразу и не скажешь, вчера его точно не было, а вот позавчера, кажется, был. Точно был. Он еще клеился к высокой красивой брюнетке. Она сидела одна вон за тем столиком, он через меня передал ей бутылку шампанского и плитку шоколада. Она поблагодарила его и в ответ передала большое румяное яблоко. Старый ерник расцвел и чуть не кончил прямо под стол. Через десять минут они танцевали, а еще. через полчаса она сидела за его столиком. Еще через полчаса пили на брудершафт.
– Они ушли вместе?
– Нет, брюнетка ушла первой, Пал Андреич минут через десять.
– Во сколько это было?
– Трудно сказать, но рано, думаю, часов около восьми. Но скажите же, когда он умер и когда его похороны? Мы были друзьями...
– Похороны завтра, а скончался он часов в девять или около того. А эту брюнетку, что была с ним, вам раньше приходилось видеть?
– Никогда, а что, она в чем-то подозревается?
Оставив вопрос открытым, под бабье улюлюканье я покинул трактир и поехал домой, втайне надеясь, что моя козочка еще шастает по подругам и я могу как следует выпить и выспаться. Мне искренне жаль тех людей, которые не могут пить в одиночестве. Им нужна компания, им нужен собеседник, который обязан выслушивать твой пьяный бред, или, что еще страшнее, ты слушаешь его бред. Нет собеседника милее и внимательнее, чем ты сам. Нет оппонента более
Мои надежды сбылись, дома никого, кроме кота, не было, но кот существо бессловесное, но это если он сыт. А если голоден и орет, его можно выкинуть на балкон, что я и сделал, перед тем как залезть под одеяло. Но моей наивной мечте не суждено было сбыться, уже через час меня растормошила счастливая и сияющая Валентина. Она стояла в заснеженной шубе, с букетом чайных роз и бутылкой шампанского. Вторую бутылку, ледяную и мерзкую, она закатила мне под одеяло.
– Валя, - спокойно спросил я, - тебя в детстве не били утюгом?
– Нет, Костик, меня вообще не били, даже мальчишки. Я была такая же хорошенькая, как сейчас.
– Свежо предание... А чего ты сияешь как начищенный самовар? Кто-нибудь в подъезде изнасиловал?
– Хам! Я-то бежала, летела к тебе на крыльях, хотела сообщить радостную весть, устроить праздник, пригласить бывшего мужа...
– А вот это лишнее в любом случае, какую бы ты гадость мне ни сообщила.
– Если бы ты не лежал, то непременно бы упал. Костя, я развелась с узурпатором, своим бывшим мужем.
Я издал тоскливый стон, прогнозируя свою грядущую несчастную жизнь. Эти перемены не сулили мне ничего хорошего. Я с грустью подумал, какое славное время у меня было до ее прихода.
– Валюша, тебе не хочется навестить близких, они где-то неподалеку, хочешь, я тебя отвезу?
– Кот, ты сошел с ума, у меня завтра напряженный день. Во-первых, мы должны зарегистрироваться, а во-вторых, я вплотную займусь квартирой. Милый, я не хотела тебе говорить, но ты вынудил. У своего благоверного я вытребовала половину квартиры. Так что мы с тобой можем поменяться на вполне приличное жилье, поцелуй Валю в щечку. Она этого заслужила.
– Пусть Валю в щечку целует малярийный комар. Скажи, радость моя, а ту половину, что ты выторговала у мужа, не могла бы ты поменять без моего участия? Тогда бы и волки были целы, и овцы сыты.
– Кажется, ты мной манкируешь, а зря! Радость жизни мужчина постигает только в обществе подруги, если он, конечно, не педераст. В общем, вставай, подлый трус, "рассвет уже полощется", не для того я покупала шампанское, чтобы оно скисло.
Валюша расстаралась, два часа мы справляли тризну по моей заблудшей холостяцкой душе. Под конец она даже стала мне нравиться. Воспылав любовью, я утащил ее на диван. Но у Гончарова все выходит сикось-накось, так же получилось и сейчас. От такого бешеного стука можно стать импотентом. Даже воспитанная, рафинированная Валентина выматерилась, а я, натянув халат, пошел открывать.
Его я ожидал увидеть меньше всего. На пороге, закованный в камуфляжный костюм, стоял Ухов. Мой дорогой и любимый Ухов. Наверное, единственный омоновец, мною уважаемый. Здоровый детина, идущий с голыми руками на толпу уличной мрази, сейчас он выглядел институтской девушкой. Неловко мялся и жевал сопли. И еще я разглядел, что вместо двух унылых звездочек на нетронутом поле погон теперь золотится одна, но существенно покрупнее. Ничего не требуя взамен, он дважды спасал мою непутевую жизнь, а сейчас неуклюже топтался у порога. Пришел он ко мне в первый раз.