Гонки на выживание
Шрифт:
— Вот и познакомились… Серега нам рассказывал о тебе. Ну, так что, будем брать интервью? — он кивнул в сторону бортрадиста.
— А то как же? — сказал командир. — Только как в том старом анекдоте — пусть сначала подмоется… «Руслан», борт 48-220, плыл по ночному небу. Черно было за калеными лобовыми стеклами кабины, черно за иллюминаторами. Лишь изредка где-то внизу проплывали тончайшие строчки огней… До утра было еще далеко.
Пулевую пробоину удалось заделать мгновенно твердеющей специальной мастикой и восстановить внутреннее давление в самолете.
Люди,
— Значит, так, — начал Гусев. — Кто вы, мы знаем. Иначе нас не было бы здесь и ваша прогулка завершилась бы к вашему удовольствию. Но судьба-индейка решила показать вам дулю. Люди вы военные. Так что разговор с вами будет недолгий. И без трибуналов. Захват воздушного судна, три трупа — полный абзац, без вариантов.
Я могу запросто сделать из вас дуршлаг. Пораскиньте серым веществом — надо ли?
— Мы бы сказали… — прохрипел Боб, которого они считали главарем. — Но за нами… Лучше кончайте.
— За вами — семьи, так? — подался к нему Пастух. — Игры в заложников?
И, не владея собой, он схватил его за горло и тряханул так, что зубы у того лязгнули.
— Ты ведь Боб, так? Бывший майор спецназа! Тот ошалело вытаращил глаза.
— Гадина! — прошипел Пастух. — Ты ведь девчонку «джипом» задавил! Ты нас угрохать шел! Вот и встретились.
— Ладно, Пастух! Тут миндальничать нечего! — перебил Гусев. — Слушай сюда, ты! — обратился он к Бобу. — У вас — один шанс! Раскрыть хлебальники! Чтоб нам успеть обезвредить тех, кто отдаст приказ отыграться за вас на ваших бабах и матерях! Назовешь бугров — может, и тебя не расстреляют. Как оказавшего содействие в раскрытии… Главарь подумал и помотал головой: нет.
— Ладно, ты сам решил! — кивнул Гусев, и лицо его в каске с поднятым забралом стало по-настоящему страшным. — Бортрадист оказался поумней, выложил все, нам просто нужно было, чтоб сошлись показания… Гришин! — обернулся он к одному из своих, и тот подскочил, встав навытяжку.
— Берите этого, — Гусев кивнул в сторону главаря. — Вниз! К тем двум жмурам у ящиков в носу. Кончишь этого из автомата одного из тех. Случилась небольшая внутренняя разборка… Бывает! Да, и смотрите! Опять обшивку трамвая не продырявьте!
— А вдруг… — Какие еще «а вдруг»? Фигли учить тебя, Гришин? Поставишь на одиночный выстрел… Выполняй!
— У-У-У… — зарычал Боб… — Да подождите вы… Скажу, что знаю. Только знаю я мало… Тех, внизу, срочно бросили на замену… Поначалу мы должны были убрать каких-то других… Гусев торопливо поднес «зажигалку» к его разбитым, трясущимся губам… — Знаешь, кто должен был лететь вместо тех? — толкнул плечом Гусева Пастух, когда главарь выложил все, что имел за душой, — фамилии, звания, пароли — и двое в черном из отряда «Молния» уволокли его в задний салон верхней палубы «Руслана».Мы. Моя группа. Представляешь?..
Они молча смотрели в глаза друг другу, все понимая.
— Пошли в кабину, — сказал Гусев. — Мне надо связаться с моим полковником.
Больше двух часов грохотала ночная гроза над Андреаполем.
Но вот, наконец, она выдохлась, изошла ливнем и грохочущим электричеством.
Канонада смолкла, потоки ливня обратились в неспешный тихий дождь.
Наконец под крыльями «ила» засвистели турбины.
— Осторожно, двери закрываются! — закричал Мухин, перекрывая грохот.Следующая остановка… Самолет потянулся на старт. К ним подошел один из членов экипажа.
— Наденьте наушники внутренней связи. Пристегните ремни. Сейчас пойдем на взлет.
Они послушно выполнили распоряжение. «Ил» выкатился куда-то и замер в черноте, приглушенно свистя четырьмя двигателями. Томительно шли минуты… — По-моему, ребята просто передумали, — прокричал в ухо Олегу Мухину Артист.
— Я уже ничему не удивлюсь, — кивнул тот и, как жених на невесту, взглянул на белый «лендровер».
Время шло, а они все не взлетали, словно летчики решили выжечь на земле все наличное топливо. Самолет вздрагивал, сдержанно грохотал, но не двигался к взлетной полосе. Артист и Муха во все глаза смотрели в черные иллюминаторы. Но ничего, кроме уходящего к горизонту пунктира красных сигнальных лампочек по краю полосы, там не было видно. Тревожное ожидание нарастало.
Артист уж было снова хотел отправляться к «вагоновожатым», как вдруг вдали в дождливом черном небе над взлетно-посадочной полосой появились огни. Сверкая в темноте и отражаясь на мокром бетоне, они медленно сближались со своим отражением.
— Так вот кого мы ждали! — воскликнул Злотников. — Ну и страшила!
Даже издали было видно, что навстречу земле идет нечто пугающе-величественное. Зеленые и красные мигающие искры на концах крыльев, длинные лучи посадочных фар, пробивающие струи дождя, алые вспышки… — Семка! — с мальчишеским восторгом вскрикнул Муха. — Вот это да!
Гигантский самолет, как темное облако, пронесся во мгле по полосе, и к нему тотчас устремились какие-то машины.
Если бы знали в ту минуту бывшие лейтенанты спецназа Мухин и Злотников, кого вернул на землю приземлившийся «Руслан», тот самый, что несколько часов назад мелькнул под их вертолетом на краю поля Чкаловского аэродрома! Ах, если бы они знали!
Но Ил-76 увеличил обороты, выехал на полосу, развернулся и побежал на взлет, вновь разнося друзей на тысячи и тысячи верст.
Черный «сааб» полковника Макарычева въехал в Москву глубокой ночью. Виктор Петрович давно отпустил своих людей, и те уехали на машине Голубкова.
Измотанный волнениями, Голубков дремал рядом с ним на переднем сиденье.
Машина притормозила у светофора, он встрепенулся и поднял голову.
— Я вообще-то не спал, Витя. Просто ехал и думал с закрытыми глазами. Даже кошка и та умеет извлекать уроки. Мы не можем больше вести это дело разобщенно.
Надо объединяться. Кто-то должен все-таки друг другу верить… Может быть, уже случилось непоправимое там, в самолете. И тогда вина за это полностью ложится на нас.