Гора Мборгали
Шрифт:
Их вотчинный дом стоял в Саголашени у самой Карталино-Имеретинской столбовой дороги. Гиго было лет двенадцать, остальные братья и сестры были постарше. Стояло знойное, засушливое лето. На терраске второго этажа женщины возились с фруктами, собираясь варить варенье. Дариспана не было дома. Тут же в кресле восседал князь Михаил, его двоюродный брат, а стало быть, и двоюродный дядюшка этих детей, известный в миру как Михака, и задумчиво перебирал четки...
Старцы с Земмеля называли Михаку бароном Мюнхгаузеном. Его охотничьи побасенки расходились по всей Грузии. Он вообще был на редкость остроумным, словоохотливым человеком и потому чрезвычайно популярным и желанным гостем в любой семье. Сам Михака грамоте не разумел, но, если верить старцам,
"Был я у Абашидзе, в Саванэ, на свадьбе, - принимался за рассказ Михака.
– Сделалось мне как-то не по себе - нужно было выйти воздухом подышать. Я позволил себе дерзость встать из-за стола. За домом росла кукуруза, крупная, высокая - всадника укроет. Я вошел в кукурузник и уже собирался в дом, когда в двух шагах от себя увидел сверкающие волчьи глаза. Оружия при мне нет, размышлять, понятно, недосуг, вот я и вспрыгнул на кукурузину. Волк ринулся за мной и, подскочив, стащил с меня сапог. Я, как выстрелившая пружина, взлетел на самый верх стебля. Тут, по крайности, было не так страшно. Волк подпрыгнул - не достал, и я, чтобы уж совсем себя обезопасить, отломил початок в руку толщиной. Он был ну прямо как железный. Сколько волк ни прыгал, я его початком по лбу угощал... Так мы и провели ночь: он прыгнет - я ему колотушку. Ни он меня - ни я его. Забрезжил рассвет. Я бросил взгляд на початок, на нем зернышка не оставалось, и у волка вся голова была в кровь издолбана. Где-то залаяла собака. Волк навострил уши, потом молвил человечьим голосом: "Как бы не так, из-за этой старичатины отдать себя на растерзание псам!" - повернулся и был таков..."
...Так вот, восседал Михака в креслах и перебирал четки, задумчиво глядя вдаль.
– Всадник скачет!
– воскликнул Михака, встал, подошедши к перилам, и теперь уже отсюда уставился на дорогу.
– Гигола, всадник, говорю!
– крикнул он вниз дворовому.
Гигола сам знал, что делать в таких случаях. Он вынес из марани вино в кувшине, выложил фрукты на деревянное блюдо и остановился, дожидаясь гостя. Всадник, верно, проделал долгий путь - весь был в пыли. По виду ему было под пятьдесят. Он сидел на крепком иноходце, опоясанный ремнем с дорогим кинжалом, голову его покрывала имеретинская шапка. Гигола преградил всаднику путь, поскольку тот, по всему, действительно торопился и останавливаться не собирался. Михана поприветствовал его, предложил спешиться, умыться, перекусить и с Богом путь дальше держать. Путник стал отговариваться: "Очень тороплюсь, ехать надо, не то, коли Бог удостоил меня быть гостем вашей благородной семьи, сошел бы, как же нет?! Ты, парень, подай-ка мне твой кувшин, будь ласков. И жажду утолю, и выпью за здоровье этой благословенной семьи, сразу двух зайцев убью", - обратился он к Гиголе.
Всадник припал к кувшину, и пока он пил, Михака продолжал уговаривать: "Сойди с коня, мил человек, парой слов перекинемся, что тебе стоит?!" Всадник наотрез отказывался. Убедившись, что он не собирается оставаться, Михака предложил ему еще выпить вина, раз оно понравилось гостю. Всадник улыбнулся и, заметив на перилах террасы огромный таз для варенья, ответствовал: "Пить здравицу из кувшина недостойно чести семьи побратимова побратима, уважаемый Михака. Вели принести вон тот таз, выпью с радостью!" Михака принял его слова за шутку. Таз был пятилитровый. Литровый кувшин гость уже изволил откушать!.. Пока Михака соображал, что к чему, Гигола кинулся за тазом, наполнил его до краев вином и поднес гостю. Путник благословил побратимова побратима,
Михака стоял, разинув рот, и все смотрел ему вслед. Вернувшись в свое кресло, он после долгого раздумья пробормотал: "Смотри-ка, а мне казалось, что я о Георгии все знаю!.."
Это был Георгий Сепискверадзе-Кучатнели. Рассказав эту историю, князь Гиго велел правнучке вынести "тот самый" таз. Он произвел на меня такое сильное впечатление, что, когда я мысленно смотрю на него из нынешнего далека, он представляется мне по меньшей мере шестилитровым. Георгия Кучатнели народ и, понятно, фольклор считают убийцей Арсена Одзелашвили. Поэтому в те времена в Восточной Грузии ему никто не подал бы вина, тем более в дом не пригласил. Дариспан, вернувшись в Саголашени и прослышав об истории Кучатнели со злополучным тазом, призвал в свою комнату Михаку и сыновей, дабы они присутствовали при разговоре отца с их двоюродным дядюшкой и наперед знали то, что следовало им знать.
– Зачем тебе было Георга Кучатнели вином угощать да в дом зазывать? укоризненно начал Дариспан.
– Почему бы нет? Он что, в самом деле убил Арсена или как?
– удивился Михака.
Дариспан возмутился, но, сдержавшись, спокойно заметил:
– Тебе хорошо известно, что ни он, ни кто другой Арсена не убивал, Арсен в Турции. Но раз уговор был, надо слово держать.
– То есть как?
– не понял Михака.
– О чем уговор был? Какое слово держать? Ты мне ничего не говорил.
Михака был человеком слегка чудаковатым, одно время его даже чокнутым называли за глаза, но, поскольку у него было много других достоинств, прозвище не привилось.
– Народ и частью русские считают, что Арсена убил Георгий Кучатнели, ты об этом знаешь?
– Знаю, а как же!
– Тогда тебе известно и другое. Пока Арсен считался живым, они не без оснований полагали, что он наш человек и что мы и нам подобные пособничаем ему и укрываем его у себя. Не так ли?
– Да, братец, как не знать, я помню, как они все вверх дном в домах переворачивали, - подтвердил Михака.
– А теперь и они смекают, что никакой Кучатнели его не убивал, что он жив и где-то скрывается!
– Что ты говоришь, неужели?
– удивился Михака.
– Вот то и говорю! О чем наш уговор? Мы держимся версии, что Арсена убили и сделал это не кто иной, как Кучатнели. Этому должны поверить и русские, а то прознают, где он, и потребуют у турков его выдачи!
– А при чем тут Кучатнели? Жалко, он человек достойный...
– Постой, Михака, - прервал его Дариспан, - мы должны сторониться Кучатнели, чтобы власти убедились - Арсен был нашим человеком и Кучатнели убил его!
Михака, помолчав, спросил:
– Не понял, а что это даст?..
– Что даст, что даст... Русские поверят, что Кучатнели убил Арсена, и перестанут его искать. А чей он был - наш или чужой, прятали мы его или не прятали, - пусть этим закусывают. Теперь понял?
– Понял! Я к Кучатнели в знакомые не набивался... Приглашал, как пригласил бы любого другого. Вот и все.
– Почему он не поддался на твои увещевания? Да потому, что и сам знает о нашем уговоре, - объявил Дариспан и обратился к своим мальчикам: - На этом и стоять должны, понятно, дети?
Мальчики кивнули.
Для того чтобы ответить на мои бесконечные "почему", думаю, деду понадобилось затратить не меньше усилий, чем господину Дариспану, когда он пытался растолковать своим сыновьям все обстоятельства перезапутанного дела.
Среди завсегдатаев кладбища Земмеля был некий господин Ивана со своей версией об Арсене. Кем же был тот Арсен, которому сначала отхватили руку, потом в спину выстрелили, да так, что "аж дым изо рта повалил"? В бытность молодым господин Ивана собственными ушами слышал эту историю от сурамского коваля Милилы, которому тогда уже было под восемьдесят.