Гора Мборгали
Шрифт:
– Эй ты, осел! Для чего тебе эту девку в жены дали?!
– Вот-вот, - пришла на помощь супругу барыня.
– Для чего я тебе такую раскрасавицу везла? Дороги в Триалети, не приведи Господь. Могла ли я, с моим здоровьем, ехать верхом? Сам же видел... У проклятого Тедо свиное сало вышло, и я чуть не оглохла, когда арба пошла скрипеть. Разрази его гром, как проголодается, копну соломы в один присест умнет, а свиным салом запастись ума не хватило...
– Погоди, Мариам, пусть сам скажет, - прервал ее барин.
– Почему, говорите, жену взял? А
– возразил Ило Коташвили.
– А самой бабе, по-твоему, ничего не нужно?
– не унималась барыня.
– Вот именно. Самой бабе, - поддержал в свой черед барин супругу.
– Не знаю, барин, о чем вы, еды у нее вдоволь, одета-обута, на крестины да свадьбы вместе ходим, не скуплюсь на ласку и пожурить умею. Что ей еще нужно, а?
Снова нависло молчание. Барин уже то ли в четвертый, то ли в пятый раз перебрал четки и, не в силах больше сдерживаться, выпалил:
– Ты, Ило, что-нибудь смыслишь в бабах?
– Я-то? Вы, барин, никак, меня за слабосилка держите, а?
– залился смехом Ило.
– У него, наверное, есть любовница!
– воскликнул священник.
– Есть, отче!
– подтвердил Ило.
– Кто, Ило, кто она, твоя любовница?
– оживилась барыня.
– Вот, милостивая моя госпожа, вот она, отрада души моей!
– Ило погладил жену по голове.
– До того люблю, нет мне без нее жизни!
– Вот пролаза!
– возмутился барин.
– Послушай, болван, тебя спрашивают, когда тебе приспичит, пластаешь ты бабу или нет, а если пластаешь, то кого?!
– Пластаю, как не пластать. Баб же и пластаю, - объявил Коташвили, обводя всех удивленным взглядом, словно спрашивая: "А кого же еще?"
Это произвело на присутствующих разное впечатление.
– Ой-ой-ой! Что я слышу?
– застыдилась барыня.
Барин разинул рот.
Священник чуть приметно усмехнулся.
Като впилась грозным взглядом в мужа и, мотнув головой, ехидно заметила:
– И-и-х, лопни твои глаза! Найдешь ты кого лучше меня!
– Потом, то ли припомнила что-то, то ли обида ее разобрала, она закатила такую затрещину распутному муженьку, до баб охочему, что барин едва ль не бросился их разнимать.
– Так бы и говорил, а то замучил всех!
– пророкотал барин.
– Ишь ты, баб, говорит! Не одну, не двух - во множестве! Наговаривает. В моей пастве, самое большее, две такие сыщутся, - заметил священник.
А барыня, встрепенувшись, взялась уточнять:
– Откуда бы им взяться? Ну, одна, положим, вдова Тухи, а кто вторая? Вторая, скажем, Маро. Этот старикашка взял в жены девушку, ну прямо розу, жизнь ей сгубил. Эти двое, больше никого. Ежели есть, назови!
– Не выйдет, барыня, не из таких я! Назову кого, другие к себе не подпустят. Дело это деликатное, никак нельзя!
– отрезал Ило и обратился к священнику: - Что значит "ваша" паства? Вам что, в собственность дали меня и тех баб или как?! Господские мы, Бог наш пастырь, его волею живы!
– Ежели волей Божьею...
–
– Помолчи, баба!
– осердился барин.
– Тут еще многое надо выяснить, уточнить... Я барин, и так вот запросто... Стольких и мне не уломать, а ты... Все же как ты ухитряешься, а?
– А чего тут ухитряться?!
– А все же... все же?
– Барыня сгорала от любопытства.
Коташвили смущенно усмехнулся, потер ладонью шею, нахмурился и выдавил, словно под пыткой, важную тайну:
– Приворот есть во мне, приворот! Иду себе куда-нибудь... Мужикам на меня плевать, что видят меня, что нет - Коташвили и Коташвили - не велика важность. Зато бабы млеют... А я вот чую, которая больше млеет. Я о бабах говорю, о вдовицах и молодухах. Девок я не трогаю, жалею их. По правде, и я им не больно нужен. Не знаю, почему, да так оно есть...
– Пропади ты пропадом, бессовестный, развратник, исчадие ада! накинулась барыня, но супруг, прервав ее жестом, сам обратился к Коташвили:
– Ладно, говори о вдовушках и молодухах.
Коташвили стоял, свесив голову в деланном смущении, но похоже было, что его разбирала досада, так ему не терпелось наконец убраться отсюда.
– Говори!
– прикрикнул барин.
– Уж не знаю, о чем говорить?
– А все же как это? Вот ты видишь, как она млеет. А дальше?
– подводил барин к ответу.
– Откуда тебе знать?
Коташвили поднял голову, оживился:
– Встречусь глазами и знаю! Бывает, что молчат, рот платном прикроют и молчат, а я слышу собственными ушами, как глаза их в голос говорят...
– Он еще хотел что-то сказать, но барин прервал:
– Подумаешь, это пара пустяков. Трудно то, что следует за этим, а начало - так, тьфу!
– Трудно, барин, не скажу, что легко! Коли ты пентюх, трудно!
– Какой такой секрет ты знаешь, милый человек?
– заговорил священник.
– Какой секрет? Вот шел я вчера по проулку с косой на плече. Бабенку в огороде увидел. Ягодка - лучше не сыскать. Она разогнула стан и глянула на меня. И я на нее глянул, и, когда наши взгляды встретились, я уже все знал...
– Прелюбодей и богохульник!
– объявил священник и взялся за кресло: Пересяду, чтоб не слышать подобных речей... Я буду вон там, под тем деревом.
– Батюшка подбородком указал на дерево, которое росло рядом и так близко, что, сядь он туда, до него все равно доносилось бы каждое слово.
– Ай, что за вопросы ты задаешь? Подобает ли мне выслушивать такие речи?!
– привстав, воскликнула барыня.
– Сядь, не капризничай!
– одернул ее барин.
– Садитесь, батюшка, и вы, и ты, Маркам! Не уходите! Мы должны сообща решить это дело. Таков порядок! Давай ты, Ило, говори, о чем это ты "знал"?
– Знал, что она уйдет с огорода. И то знал, что, если я пойду за ней, дело заладится...
– И кто же это был?
– встряла в разговор крайне взволнованная барыня.