Гораздо тихий государь
Шрифт:
— Благослови, отец, — буркнул Сатановскому Епифаний.
— Благословен Бог наш всегда, ныне и присно, и во веки веков, — пробормотал тот, еле сдерживаясь.
Федор с умилением глядел на монахов.
— Колико радостно зреть смиренное житие ваше!
Едва постельничий простился и ушел за ворота, Епифаний засучил рукава:
— А не благословишься ли и ты, ворон, благословением?
Сатановский толкнул его в грудь.
— Гряди ты к ведьме под хвост, филосоп козломордый!
Ежась
У Спасских ворот он передал скакунка дозорному стрельцу и, помолясь на храм Василия Блаженного, скрылся в темноте двора.
В царевой опочивальне при свете восковой свечи, за круглым столиком, полураздетый Алексей играл в шахматы с Милославским. Федор потоптался перед дверью и нерешительно кашлянул.
Государь недовольно покосился на дверь, но тотчас же снова склонился над шахматами.
— Аи ловок же ты, государь, — с нарочитым восхищением всплеснул руками Илья Данилович, — колико не тужься, а не одолеть тебя.
Постельничий прыснул и помотал головой. «Хитра лисица, — подумал он не зло, — а сам, небось, токмо и норовит, чтобы поддаться». Он чуть приоткрыл тяжелую дверь.
— Жив? — сердечно протянул к нему руки царь.
— Жив, государь!
Милославский похлопал постельничего по плечу.
— А ныне и не бойся, ибо всех коноводов вечор людишки мои изловили.
Алексей нахмурился.
— Гоже ли? Сдается нам, мы посул давали не займать бунтарей?
Глаза окольничего заблестели лукавыми искорками.
— Нешто мы смутьянов ловили? Мы татей вязали.
Он рассмеялся и присел на лавку.
— А не забыл ли ты, Данилыч, про Корепина? — прищурился постельничий. — Про гончара Корепина Савинку?
Царь порылся в ящике стола, достал бумагу и внимательно просмотрел список изловленных бунтарей.
— Доподлинно, не зрю сего имени, — сказал он, сурово взглянув на тестя.
Милославский торопливо вскочил.
— Сейчас же вора изловим!
Прихватив с собою Ртищева, он поскакал в Разбойный приказ.
Савинка пробудился от громкого стука в дверь. Неслышно поднявшись, он чуть отволочил доску волокового оконца и пристально вгляделся в тьму. Стук повторился с большей настойчивостью и силой. «Стрельцы!» — скорее догадался, чем увидел гончар.
На соломе, в углу, заворочался разбуженный Григорий. Из закутка ни жива, ни мертва выглянула Таня.
— Эй, вы там, отоприте!
Савинка направился к двери. Девушка бросилась к нему:
— То по твою душу пришли… Беги!
Он безнадежно опустил голову.
— Куда побежишь от ока царева. Да и не чуешь — весь двор окружили, проклятые…
Глава V
Грязный туман таял, обнажая поблескивавшую гладь Москва-реки. На восходе, точно расшитый золотом и изумрудами охабень боярышни, покачивалось прозрачное облачко. Из-за рощи, сквозь дымчатую пелену, стыдливо глядело солнце.
Ртищев, прилизанный и умытый, расхаживал по необъятному двору своей усадьбы, раскинутой в Конюшенном переулке Арбата, и нетерпеливо дожидался кого-то.
Наконец, к воротам подошел, одетый в подрясничек; сутулый старик. Федор бросился навстречу гостю. В хоромах, заперев дверь на засов, старик опустился на колени.
— Николай, угодник Божий, — зашамкал он, стукнувшись об пол лбом, — помощник Божий… Реки за мной, господарь.
Федор повторил произнесенные стариком слова.
— Ты и в поле, — возвысил голос гость, — ты и в доме…
— Ты и в поле, ты и в доме, — молитвенно вторил постельничий.
— В пути и в дороге, на небесах и на земли заступи и сохрани от всякого зла.
— От всякого зла, — эхом отозвался Ртищев и поднялся с колен.
Старик, поклонившись хозяину, достал из-за пазухи две свечи.
— Сажи маненько сдобыть бы, — попросил он, озираясь по сторонам.
Постельничий вышел в сени и шепнул дворецкому:
— Сажи сдобыть ведуну.
Дворецкий стремглав бросился исполнять приказание.
Вываляв свечи в саже, ведун на каждой из них, у самого верха, начертал первые буквы имени женщины, которую называл господарь, и утыкал буквы иголками.
— Время и огонек вздуть, — сказал он вполголоса.
Федор дрожащей рукой зажег свечи.
— Внемли, — насупился ведун, — егда почнут падать иглы, дуй в сторону, в коей живет зазноба, и реки за мной заговор.
Раздув до последней возможности щеки, Федор исступленно дул в окно и нараспев повторял за ведуном:
— Стал не благословясь, пошел не перекрестясь, из дверей в двери, из ворот в ворота, вышел в чисто поле, стал, оборотился, свистнул тридевять раз и хлестнул тридевять раз, вызвал тридевять сил…
— Вертись на одной ноге! — крикнул старик и схватил Ртищева за плечи, с силою закружил его. — Вертись да приговаривай с упованием: вы, слуги верные, сослужите мне службу правильно, запрягите коня вороного и съездите за тридевять верст…
Ртищев неожиданно остановился и замахал руками.
— Какой тут тридевять верст? Доплюнуть — добежать до зазнобы моей.
Старик свирепо схватил Федора за ворот.
— Весь заговор разметал словесами своими! Нешто я мене твоего ведаю, где зазноба живет?