Гордая любовь
Шрифт:
– Я хочу, чтобы моя дочь вернулась ко мне. И я щедро заплачу вам, Уокер. Вы найдете ее и привезете ко мне.
Сначала Ремингтон подозревал, что дочка Нортропа сбежала с каким-то молодым человеком, которого не одобрил ее отец. Пусть редко, но такие происшествия случались в знатных семействах: слишком часто спутника жизни выбирали там с холодной тщательностью, словно речь шла о гарантии успеха капиталовложений. Однако расследование не навело ни на какой след загадочного любовника. Теперь же он убедился,
Так что же вынудило ее скрываться?
– Вы всегда жили на этом ранчо, мисс Блю? – спросил он, зная правду, но желая услышать версию Либби.
В глазах девушки промелькнуло странное выражение, когда она встретилась с ним взглядом.
– Я приехала около шести лет назад, чтобы жить с тетушкой.
Ремингтон знал, что у нее не было тетки ни здесь, ни где-либо в другом месте, но не подал виду.
– А где вы жили до этого?
– Я приехала из Сан-Франциско.
В общих чертах это было правдой. Именно в Сан-Франциско ему удалось напасть на ее след. Но она не стала говорить, что далеко не пару месяцев до этого прожила в Нью-Йорке, прежде чем исчезнуть оттуда в неизвестном направлении.
Либби выпрямилась.
– Принесу вам что-нибудь перекусить. Думаю, немного каши не повредит сейчас вашему желудку.
Ремингтон не удержался и скорчил гримасу: он никогда не любил овсянку.
Ее легкий, словно воздушный, смех заставил его улыбнуться.
– Мистер Уокер, у вас с Сойером есть кое-что общее. Он тоже невысокого мнения о моей каше. Но тетушка Аманда – а она редко ошибалась – всегда говорила, что это отличная еда для тех, кого подкосила болезнь. Так что я принесу ее вам, а вы будьте любезны ее съесть.
– Слушаюсь, мэм, – подчинился он.
С улыбкой покачав головой, Либби собрала нехитрые медицинские принадлежности и вышла из комнаты.
По крайней мере, размышлял Ремингтон, ему не будет скучно, пока он лежит здесь без движения. Его явно развлекут наблюдения за тем, как Оливия Вандерхоф по собственной воле живет в образе Либби Блю. А потом он сможет завершить то дело, ради которого и оказался на этом ранчо.
Сойер дождался, пока Либби выйдет во двор, чтобы развесить на веревке выстиранные бинты, и наконец отважился заглянуть в спальню, где лежал раненый.
– Привет, – сказал незнакомец. – Ты, должно быть, Сойер.
Мальчик кивнул.
– Заходи.
Сойер бросил взгляд на заднюю дверь. Либби приказала ему держаться подальше от этого чужака, но сама-то она то и дело сюда входит! К тому же этот человек прогнал мистера Бэвенса, когда тот пытался обидеть Либби. По мнению Сойера, такой человек заслуживает определенного доверия.
– Заходи. Я скажу твоей маме, что сам пригласил тебя.
Сойер вошел в спальню и остановился. Внимательным взглядом мальчик изучал незнакомца.
Этот человек, пожалуй, ничем не отличается от прочих сухопарых мужчин, которые нанимались работать на ранчо «Блю Спрингс». Шевелюра его нуждается в стрижке, подбородок покрылся темной щетиной. И все-таки Сойер сомневался, что этот человек когда-либо работал на ферме. Слишком уж хороши оказались конь и седло незнакомца, да и руки его не были грубыми и мозолистыми.
– Меня зовут Уокер. Ремингтон Уокер. А тебя?
– Сойер Диверс. Но Либби мне не мама. Моя мама умерла. Давным-давно; я и не помню ее.
– Мне очень жаль. – Мужчина протянул мальчугану руку. – Приятно с тобой познакомиться. Извини, что я не встаю, но со мной приключилось небольшое несчастье. – Он дружелюбно улыбнулся.
Понимая, что ему, может быть, не следует этого делать, Сойер все-таки приблизился и пожал руку Уокера.
– Это не несчастный случай. Либби нарочно стреляла в вас. Просто она думала, что это кое-кто другой.
Мистер Уокер громко засмеялся.
– Она мне сказала то же самое. Похоже, мне повезло, что она не так уж метко стреляет.
– Вам правда повезло. Либби не может попасть ни во что, если целится. Она точно хотела пристрелить вас. Может, поэтому вы живой.
Улыбка исчезла с лица Уокера. Он нахмурился.
– Понятно, – пробормотал он и, сменив тему, спросил: – А почему вы здесь только вдвоем? Мне казалось, что на ранчо всегда бывает много народу.
– Мак-Грегор, он – с овцами. Рональд Абердин – тоже. А остальных отпустили. Либби не может сейчас платить другим работникам. Все здесь жуть как трудно, после того как умер мой папа.
– Твой отец здесь работал?
– Он был старшим над рабочими на ранчо. Он попал в буран и замерз насмерть прошлой зимой в Медвежьих горах. Он искал овец, которых угнал Бэвенс. – Сойер сжал кулачки. – Это Бэвенс виноват, что папа умер, и когда-нибудь я ему покажу за это!
Ремингтон наблюдал за тем, как мальчик пытается побороть гнев. Он не понаслышке знал, что значит потерять отца. Понимал, что это такое – видеть, что виновный продолжает безнаказанно процветать, потому что нет никаких доказательств его преступления. Стараясь отвлечь Сойера от грустных мыслей, Ремингтон спросил:
– А ты заботился о моем коне эти дни?
Карие глаза Сойера стали огромными, словно два блюдца, на личике не осталось и следа от недавней ярости.
– Конечно! Это лучший конь, каких я видывал! Как его зовут?
– Сандаун. Он у меня уже очень давно. Я сам вырастил его. Он мне очень дорог, и мне не хотелось бы, чтобы с ним что-нибудь случилось. Вот что я тебе скажу, Сойер. Ты заботься хорошенько о моем коне, пока я здесь лежу, а я буду тебе платить пятьдесят центов в день.
– Пятьдесят центов! В день?