Гордая любовь
Шрифт:
– Правильно.
– Спасибо, мистер Уокер, – прервала их разговор Либби, появляясь в дверях, – но Сойер не может принять это предложение.
Ремингтон и Сойер одновременно повернулись к входящей в спальню хозяйке дома. Она хмуро смотрела на мальчика.
Не успев прийти в себя от удивления, Сойер снова повернулся к кровати.
– Я буду хорошо заботиться о вашем коне, мистер Уокер. Но вам не нужно мне платить. И все равно – спасибо. – Сказав это, Сойер поспешно вышел из комнаты.
Ремингтон удивленно посмотрел прямо в глаза девушки.
– Я
– Я только хотел…
– Я прослежу, чтобы он вас больше не беспокоил. – Она вышла из комнаты и закрыла дверь.
Ремингтон вздохнул и откинулся на подушки. Он только пытался помочь. Сойер сказал, что у них почти нет денег. Ремингтон ни секунды не сомневался, что мальчик хорошо заботится о Сандауне. Неужели это так ужасно – заплатить за хорошую работу?
«Сойер будет помогать вам, потому что так и должно быть, а не потому, что он может на этом заработать…»
Пусть Либби и не была Сойеру матерью, но поступала она именно как родная мать. Ремингтон сомневался, что Нортроп Вандерхоф сделал в жизни хотя бы один шаг, если тот не сулил выгоды. Удивительно, что этому неразборчивому в средствах старику удалось вырастить такую принципиальную дочь.
Ремингтону следовало, пожалуй, удивиться и тому, что такой честный и добросердечный человек, как Джефферсон Уокер, мог дружить с Нортропом. Как могло получиться, что этот человек столько лет дурачил его отца? Как мог Джефферсон дойти до такого отчаянного шага? Как вообще могло все это произойти?
Бесполезно искать ответы на эти вопросы. Джефферсон Уокер уже не мог на них ответить. Джефферсон Уокер мертв. Мертв из-за алчности Нортропа.
Внезапно Ремингтон ощутил ужасную слабость и закрыл глаза. Даже погружаясь в тяжелый сон, он продолжал повторять клятву: однажды он отомстит…
Так или иначе.
4
Солнце едва озарило горизонт, когда Либби направилась к сараю. Утренний воздух дышал прохладой, словно бросая вызов наступающему лету. На земле лежала густая роса, капля которой переливались, словно алмазы, рассыпавшиеся по траве.
Либби любила эти утренние часы, особенно в это время года, когда все дышит свежестью и обновлением. Она всегда легко просыпалась рано утром, не боясь забот, которые поджидали ее в самом начале дня. Это было ее время.
Распахнув дверь, Либби услышала, как поскуливают щенки. В следующую минуту раздалось громкое, требовательное мычание.
– Подожди минуточку, Мелли, – сказала девушка, поставив ведро около стойла. Пройдя вглубь сарая, она присела рядом с Мисти. – Как дела, красавица?
Она погладила колли по аккуратной головке и взяла в руки одного из черно-белых щенков.
– Посмотри-ка. Если ты не очарователен, то я уж и не знаю, кто тогда. – Она прижала собачонку к щеке, наслаждаясь мягким прикосновением шерсти к своей коже.
Мелли снова требовательно и жалобно замычала и с силой боднула стенку стойла.
– Хорошо, хорошо! Я тебя слышу.
Либби вернула детеныша матери, встала и, снова перейдя на другую сторону сарая, вошла в стойло дойной коровы.
– Ну что, капризничаем? – спросила Либби, похлопывая Мелли по желтовато-коричневой спине.
Она привязала корову к яслям, подтянула поближе низенький трехногий табурет и подставила ведро под полное вымя Мелли. Устроившись на табурете, Либби наклонилась, взялась за соски великолепной представительницы джерсейской породы молочных коров и принялась за дело.
Либби с удовольствием занималась дойкой с первого дня, когда тетушка Аманда научила ее, как это делается. Ей всегда казалось, что тепло сарая и ритмичный звук бьющих по ведру упругих струек молока дают ощущение покоя. Ее мысли уносились далеко-далеко под аккомпанемент этой успокаивающей музыки.
Сегодня утром она думала о Ремингтоне Уокере.
Накануне вечером ее подопечный попросил найти ему какой-нибудь костыль, чтобы он мог понемногу вставать. Либби нашла тот, с которым когда-то, в 1884 году, ходил Мак-Лейн, и принесла его в спальню Ремингтона. Молодой человек пока не пробовал им пользоваться – по крайней мере, в ее присутствии, – но Либби догадывалась, что скоро он это сделает. Она всей душой надеялась, что Ремингтон не будет слишком торопиться: если ему вдруг станет хуже, придется отложить его отъезд. А чем скорее он покинет ранчо, тем лучше.
По крайней мере Либби старалась убедить себя в этом.
Она представила себе, как губы Ремингтона слегка изгибаются в улыбке, как в уголках его глаз в этот момент появляются едва заметные морщинки. Вспомнила, как он следит за каждым ее движением взглядом темно-синих глаз, когда она находится в его комнате, как внимательно слушает ее, пытается побольше узнать о ней. В ушах Либби зазвучал поразивший ее голос, от которого она странным образом теряла силы и смягчалась. Что-то в этом человеке заставляло Либби испытывать смешанное чувство безопасности и угрозы. Как ни хотелось ей, чтобы он поскорее поправился и покинул «Блю Спрингс», в глубине души она жалела, что настанет день, когда он уедет.
Либби вспомнила, как Ремингтон вышвырнул с ранчо Тимоти Бэвенса. В тот момент у него едва хватило сил, чтобы держаться на ногах, и все-таки он заставил Бэвенса отпустить ее и убраться. Что сможет удержать Бэвенса от попытки вновь испугать ее, как только Ремингтон уедет?
Ничего!
Руки Либби замерли, она прижалась лбом к теплому боку коровы. Она знала, что Бэвенс не сдастся. Он твердо решил завладеть «Блю Спрингс». Ему будет несложно это сделать.
Либби сейчас очень не хватало Аманды. В крошечном теле Аманды Блю не было места даже капельке страха, Аманда Блю знала, как находить управу на Бэвенса.