Гордое сердце
Шрифт:
— Ну так выбросим ее? — спросил Блейк.
— Нет, оставь ее здесь. В конце концов, это ведь моя работа.
Они снова восстановили с Блейком дружеские отношения. Он ни разу не потребовал от нее ничего большего. Иногда с ним было весьма затруднительно говорить, и тогда Сюзан принуждала себя болтать о чем угодно, так как бремя взаимного молчания было невыносимо, хотя она страстно желала молчания, преисполненного душевного спокойствия. Но когда они не разговаривали, то между ними сгущалась предгрозовая тишина, а не тишина душевного спокойствия.
— Я думаю,
— Эта старая баба! — с умилением сказал Блейк. Он рассматривал статую негритянки. — Пододвиньте ее на несколько сантиметров вправо, — приказал он вспотевшим грузчикам, и они приподняли статую.
— Нет, Блейк, — жестом остановила их Сюзан. — Это положение было бы для нее слишком драматичным. На мои вещи свет должен падать совершенно прямо и просто, а не под углом.
— Ну, что же, мрамор — это твое дело, милая, — сказал он весело.
Когда все было в порядке, они медленно прошлись с Блейком между статуями.
— Если критики тебя измочалят, ты не должна впадать в уныние, — сказал он дружеским тоном.
— О чем ты? — сказала она ошеломленно. Ей вообще не пришло в голову думать о том, что скажут критики. Все, сделанное ею, было завершено и, значит, находилось по другую сторону похвалы и упреков.
Статуя Джейн прибыла в последний день. Сюзан была одна в галерее и сама распаковывала ее. Это была работа ее тогда еще неопытных рук, но все же это была Джейн, испуганно поднявшая глаза и вытирающая руки о фартук. Сюзан распорядилась поставить ее у входа, немного в стороне от остальных, в тихий угол, куда, наверняка, отошла бы и сама Джейн.
Расплатившись с грузчиками, она осмотрела все свои работы от Джейн и до последней вещи, которую сделала, — скульптуры горняка-уэльсца из Западной Вирджинии. Она нашла его совершенно случайно. Он приехал в Нью-Йорк в качестве делегата на профсоюзную конференцию. Сюзан забрела туда, даже не зная почему, если не считать того, что она хотела видеть людей. А он там выступал. После конференции она подошла к нему и предложила попозировать ей. Он пришел в ателье; с огромными руками, положенными на колени, и сильно ссутулившись, он неловко сидел на стуле.
— Я уже не могу выпрямиться, барышня, — говорил он. — Я слишком долго ходил под землей, согнувшись.
По ее мнению, эта вещь была лучшей из того, что она когда-либо делала. Она представляла себе, как он ползет под землей. Его глаза, лишенные солнечного света, казались слепыми — такими она их и сделала. Да, вещь, которую она делала последней, была всегда лучше предыдущей. Сюзан явно прогрессировала. И это было всего лишь начало!
За день до открытия выставки она привела Джона и Марсию, чтобы дети посмотрели на ее работы. Они как раз приехали домой на осенние праздники. Она ничего им не говорила; немножко стыдилась, боясь показаться им непонятной. Она шла между ними, стараясь уловить их реакцию. Она страстно желала их признания и искала его, хотя сама все им объясняла.
— Эту статую я
Она ощущала острый интерес Джона. Он был уже почти одного роста с ней, и на нем был первый его костюм с длинными брюками. Он, сунув руки в карманы, молча слушал Сюзан и с интересом рассматривал статуи. «Если он когда-то и был похож на Марка, то теперь в нем не осталось и следа от этого сходства», — подумала она.
— Я понял, что ты имеешь в виду, — сказал мальчик и глубоко вздохнул. — Они великолепны, мама, — добавил он, и сердце Сюзан встрепенулось радостью.
Марсия же нетерпеливо наводила критику.
— Почему они все такие громадные и противные, мама? Даже Соню ты сделала мерзкой!
— Перестань, Марсия! — пытался остановить ее Джон, становясь на сторону матери. — Ты ничего в этом не понимаешь!
— Понимаю, — задирала нос Марсия. — Я не люблю таких неповоротливых людей. — Она крутнулась на кончиках пальцев и затанцевала с поднятыми, красиво округленными руками. Среди этих колоссов она казалась бабочкой — трепетным, изменчивым созданием, которое может погубить одно прикосновение.
— Марсия думает ногами, — бормотал Джон.
— Это я тоже знаю, — блаженно напевала Марсия. — А главное — я чувствую ногами! Когда я могу танцевать, я счастлива!
Теперь она была совершенно довольна, что Джон и Сюзан смотрели не на скульптуры, а на нее.
— А что тут делает наша уродливая старушка Джейн? — напевала она, устремляясь в танце к дверям. — У нее страшный вид! Ведь Джейн — уродка!
— Она чудесная, и ты это знаешь так же хорошо, как и я! — крикнул ей Джон. По пути домой он несмело сказал Сюзан: — Я пытаюсь вырезать Джейн из дерева. Даже не знаю, почему мне так нравится вырезать. Может быть, потому что мы занимались с дедушкой резьбой. С того времени, как у нас начались каникулы, Джейн позирует мне каждый день.
— Ты мне покажешь ее? — спросила Сюзан.
— Я ее видела — это уродливо, потому что Джейн — уродка! — восклицала Марсия.
Джон испепелял ее взглядом.
— Мама, ты же знаешь, как выглядит Джейн. Она мне не кажется некрасивой!
— Только Соня прекрасна, — упрямо твердила Марсия. — Соня и Мэри красивые, и Блейк красивый. Я надеюсь, что когда вырасту, тоже буду красивой!
Она обратила вопросительный взгляд на Сюзан.
— Если я не буду красивой, то лучше умру!
— Ну, конечно же, будешь, — сказала Сюзан.
— А мне так не кажется, — немилосердно отрезал Джон. — От твоей физиономии мне плохеет. Ты всегда думаешь только о себе!
— Джон! — укоризненно сказала Сюзан, ей хотелось утешить Марсию.
Но Марсия сидела, прямая и холодная, и не нуждалась ни в чьем утешении.
— Мне вообще не важно, что думает Джон, — весело кричала она. — Зато я нравлюсь Блейку! — Они подъехали к дому. — Я на эту деревянную Джейн смотреть не пойду, — сказала она и умчалась вприпрыжку.