Гордость и предубеждение (др. перевод)
Шрифт:
– В таких случаях принято, насколько мне известно, демонстрировать благодарность за высказанные чувства, какими бы безнадежными они ни были. Признательность – вещь вполне естественная, и если бы я действительно чувствовала себя благодарной, то поблагодарила бы вас. Но я не могу этого сделать – я никогда не нуждалась в вашем добром мнении обо мне, которое вы только что имели милость выразить против моего желания. Извините за боль, которую я причинила. Это произошло совершенно неумышленно, и я надеюсь, что она не продлится долго. После моего ответа те чувства, которые, как вы говорите, долго не давали вам возможности признаться мне
Мистер Дарси, прислонившись к камину, не сводил глаз с ее лица и, казалось, прислушивался к ее словам с большим удивлением и с не меньшим возмущением. Его лицо стало бледным от гнева, каждая его черта свидетельствовала об огромном смятении, творившемся в его душе. Он всячески пытался по крайней мере выглядеть спокойным и не решался заговорить, пока не овладеет собой. На Элизабет его молчание произвело крайне удручающее впечатление. Наконец подчеркнуто спокойным голосом он сказал:
– И это весь ответ, который мне суждено услышать?! Позвольте спросить: а почему, собственно, вы мне отказали именно таким образом, не заботясь при этом хоть о какой-то кажущейся вежливости? Хотя это уже не имеет большого значения.
– Мне тоже интересно, – ответила Элизабет, – как это вы, с явным намерением оскорбить и унизить, осмелились сказать, что любите меня, помимо своей воли, несмотря на чувство здравого смысла и даже невзирая на ваш характер? Не было ли это определенным оправданием для вашей неучтивости, если вы уже заговорили о грубости моей? Кроме того, у меня есть и другие основания быть невежливой, и вы это знаете. Даже если бы я не была настроена против вас, чувствовала бы равнодушие, даже относилась бы к вам благосклонно, то все равно – ни одно из соображений не заставило бы меня принять предложение человека, который разрушил – и, возможно, навсегда – счастье моей любимой сестры! При этих словах цвет лица мистера Дарси снова изменился, но он быстро справился со своими эмоциями и дальше слушал Элизабет, уже не пытаясь перебивать, в то время как она продолжала:
– У меня есть абсолютно все основания думать о вас плохо. Ни одна причина не сможет оправдать ваше несправедливое и недостойное поведение в этом деле. Вы не смеете, вы не можете отрицать, что были главным, если не единственным виновником их развода, подверженности одного из них осуждению светского общества из-за капризности и непоследовательности, а второй – осмеянию из-за надежд, которые не оправдались, виновником того, что оба они потерпели огромное несчастье и унижение.
Она сделала паузу и с возмущением увидела, что он слушал ее с видом, который свидетельствовал об отсутствии у него каких-либо чувств раскаяния. Более того – Дарси смотрел на нее с улыбкой, сквозь которую проникал какой-то показной скептицизм.
– Вы же не будете отрицать, что это ваших рук дело? – повторила Элизабет.
Он ответил – с напускным спокойствием:
– Я не собираюсь отрицать, что сделал все от меня зависящее для того, чтобы разлучить своего друга с вашей сестрой, и я радуюсь своему успеху. К нему я оказался более милостивым, чем к себе.
Возмущенная Элиза проигнорировала последнюю его фразу, содержащую некий намек на самооправдание; но она не могла не схватить ее смысл, который, однако, не способен был ее успокоить.
– Но моя антипатия вызвана не только этим случаем, – продолжила она. – Мое мнение о вас сформировалась еще до того, как
– Вас, я вижу, очень интересуют проблемы этого джентльмена, – сказал Дарси уже менее спокойным тоном, а его лицо снова покраснело.
– А разве можно не сочувствовать ему, зная обо всех его несчастьях?
– Его несчастьях! – презрительно отозвался Дарси. – Да, он действительно пережил большие несчастья.
– Которые навлекли на него вы! – горячо воскликнула Элизабет. – Это вы довели его до нынешнего нищенского состояния – относительно нищенского. Вы лишили его тех благ, которые, как вы знаете, предназначались именно ему. В лучшие годы его жизни вы лишили его той материальной независимости, которую он заслужил и должен был получить по праву. В этом виновны именно вы! Однако при упоминании о причиненных вами мистеру Викхему несчастьях у вас еще хватает наглости высказывать презрение и пренебрежение!
– Так вот какого вы обо мне мнения! – воскликнул Дарси и начал быстро ходить по комнате. – Вот какой вашей оценки я заслужил! Что ж, спасибо за такое подробное объяснение. Грехи мои, по вашим подсчетам, действительно тяжкие. Но может, – добавил он, остановившись и повернувшись к ней, – может, вы и закрыли бы глаза на мою вину, если бы я не обидел вашу гордость своим честным признанием о тех препятствиях, которые долгое время мешали мне прибегнуть к серьезным шагам. Вы могли бы удержаться и не высказывать эти жестокие обвинения, если бы я, поведясь хитрее, скрыл свою внутреннюю борьбу и лестью заставил бы вас поверить, что мной движет искреннее и неподдельное чувство, прибегнув при этом к увещеваниям, комплиментам – к чему угодно. Но всякое притворство вызывает у меня отвращение. Мне не стыдно за чувства, о которых я вам рассказал. Они являются естественными и оправданными. Вы что, хотели, чтобы я радовался недостаточной знатности ваших родственников? Млел от желания породниться с людьми, чье общественное положение так сильно уступает положению моему?
Элизабет чувствовала, как гнев растет ежесекундно, но, снова заговорив, она изо всех сил старалась держать себя в руках:
– Вы ошибаетесь, мистер Дарси, думая, что если бы вы вели себя благороднее, то мне было бы труднее вам отказать. Способ, которым вы сделали свое заявление, не имел в этом смысле большого значения.
Она заметила, что его аж передернуло, но он не сказал ничего, поэтому она продолжила:
– Каким бы способом вы не сделали свое предложение, я бы все равно на него не соблазнилась.
И снова Дарси не смог скрыть своего удивления; он смотрел на нее со смешанным выражением недоверия и унижения. А Элизабет продолжала говорить:
– С самого начала, даже с самого момента нашего знакомства я была поражена вашими манерами, они полностью убедили меня, что вы – человек надменный, тщеславный, эгоистичный, не уважающий чувства других людей. Именно ваши манеры стали своеобразным фундаментом негативного отношения, на котором последующие события построили такую незыблемую антипатию; не прошло и месяца, как я почувствовала, что вы – самый последний человек в мире, за которого я когда-либо решилась бы выйти замуж.