Гордость Карфагена
Шрифт:
Магон почувствовал нараставший страх, но прежде чем он успел испугаться, Ганнибал спрыгнул с лошади на виду у всего войска и упрекнул солдат за страх перед белыми пушинками, такими же легкими, как голубиный пух. Он поднял вверх подбородок и поймал несколько снежинок ртом, предложив другим последовать его примеру. За время похода его борода стала длинной и густой, но даже она не могла скрыть веселой улыбки. Он сгреб снег руками, слепил крепкий шар и метнул его в брата. Магон замер в изумлении, когда снежок взорвался на его груди. Через миг Ганнибал слепил второй снежный шар и на этот раз попал им в поднятую руку нумидийца. Вскоре люди подхватили эту забаву, и снежки замелькали в воздухе во всех направлениях. Мужчины кричали и смеялись. К ним снова вернулось смелость. Они так часто смотрели на летевшие в них копья и стрелы. Так что же им бояться снега? Веселье прекратилось, когда балеарцы начали метать из пращей куски льда. Их снаряды сбивали людей с ног и слишком уж напоминали боевые действия. Ганнибал с трудом удержал солдат от драки и приказал продолжить марш.
Через несколько часов снег перестал казаться странным и превратился в привычную неприятность. Теперь он падал более ровно. Снежинки уменьшились в размере, но увеличились в количестве. Их белый покров окутал камни и землю. Они скапливались на ветвях деревьев и собирались на плечах солдат, на головах и шлемах. Люди дрожали от холода и зябко ежились в доспехах, сгибаясь под тяжестью тюков и оружия. Их обнаженные плечи побледнели. Кожа на руках и ногах посинела. Члены стали вялыми и неуклюжими. Лед собирался между пальцев онемевших ног. Многие люди спотыкались и падали, с трудом поднимались и снова спотыкались.
Чем выше они поднимались, тем пустыннее становился ландшафт, на вид лишенный всякой жизни. Заостренные скалы поднимались вверх, словно клыки, вонзившиеся в подбрюшье небосвода. Магон чувствовал благоговейный ужас от безмолвной массы пиков, оттого, как они вырастали один за другим, будто армия гигантов. Их странная зубчатая линия проходила там, где заканчивалась земля и начиналось бескрайнее небо. На этой потрясающей сцене слоны проминали путь через снежные сугробы. Магон был уверен, что мир не видел такого спектакля с тех давних времен, когда боги бродили здесь в телесном облике и охотились на огромных животных, чьи кости все еще появлялись иногда из земли. В те времена все было возможно.
Ганнибал как всегда поспевал повсюду. Казалось, он находился во множестве мест одновременно, не проявляя ни малейших признаков усталости. Магон засыпал каждый вечер, едва касаясь головой подушки. И иногда ему казалось, что голос брата вводил его в сон и выводил обратно. Каждое утро командир объезжал огромное войско, хвалил солдат и упорно напоминал о богатствах, ожидавших их в Италии. Он рассказывал им, что их подвиги будут описаны поэтами и воспеты у костров в далеком будущем. Это был их шанс на бессмертие. Разве армия Десяти Тысяч совершила нечто большее? Разве переход через Альпы не сопоставим с походами Александра в Персию? О них будут вспоминать, как о доблестных героях. Но такая слава дается нелегко. За нее нужно бороться. В ту первую ночь, когда им пришлось спать на заснеженной земле, Ганнибал расстелил на льду тонкое одеяло, накрылся плащом и через миг погрузился в глубокий сон. Люди, услышавшие его храп, лишь покачали головами и с усмешкой развели руками в стороны. У какой еще армии был такой командир?
На следующее утро Ганнибал объезжал строй, рассказывая людям, что скоро они доберутся до последнего перевала. Так говорили его разведчики. Стоит им немного напрячься, и Италия ляжет пред их ногами. Любое промедление в такой момент будет величайшей трагедией. Неудача вызовет гнев богов, ибо те еще не видели, чтобы люди подходили так близко к вечной славе.
Магон, облокотившись на копье, стоял рядом с Силеном. Он услышал, как писец прошептал в ответ:
— Зачем тебе Италия? Почему бы не победить небеса? Я думаю, что врата на небо находятся здесь — в паре сотен шагов отсюда...
Заметив взгляд Магона, он быстро добавил:
— Только не смотри на меня так. Не я затащил нас сюда. Разве кто-то интересовался моим мнением? Неужели ты не знал, что эти места не предназначены для людей? Чем ближе мы подходим к богам, тем труднее нам дается жизнь. Скажи, разве ты не чувствуешь тяжести на сердце? Даже каждый вдох и выдох получается с трудом. Только не говори, что я преувеличиваю.
Магон хотел улыбнуться и возразить Силену, но не нашел подходящих слов. Ему не хотелось спорить с греком. Какое-то время они стояли в молчании. Чуть позже, заметив Бомилькара , Магон кивнул писцу, и они оба начали наблюдать за приближением мужчины. Тот шагал в полном вооружении и с поклажей на спине, как делал это с самого начала восхождения. Чтобы быть примером для солдат, объяснял Бомилькар. Заледеневшая поверхность снежного покрова заставляла его соблюдать осторожность. Он ставил одну стопу на грунт, давал ей время, чтобы утвердиться на земле, затем толкал массивное тело вверх и делал следующий шаг, вытягивая ногу из снега, как дерево с толстыми корнями. Магон и Силен не сводили с него глаз, пока он не оказался рядом с ними.
— Опять придумываешь сказочки, грек? — спросил Бомилькар .
— Я как раз придумал одну, — ответил летописец. — Это будет сказка о зимнем безумии. Ты станешь ее главным героем, мой друг. Голиафом, застрявшем среди горных пиков.
— Твой язык не знает усталости. Когда ты не сможешь шевелить ногами, я верю, твой язык отрастит огромные крылья и вознесет тебя на снежные вершины.
Силен нашел этот образ забавным. Он хотел продолжить разговор, но Бомилькар прошел мимо них и вскоре исчез за стеной снегопада.
— Могу поспорить, — прошептал грек Магону, — что он начал готовить эту шутку еще на подступах к Роне.
К полудню, когда воздух немного прогрелся, они шагали позади длинной колонны людей. Магон, нагруженный гораздо меньше, чем Бомилькар, тоже шел пешком, предполагая, что пот и усилия генерала подбодрят солдат вокруг него. Это была нелегкая жертва. Снегопады, холодные ночи и жаркое солнце, сиявшее в ясные дни, создали слой талой жижи под коркой снега и льда. Люди часто обманывались, думая, что снежный наст даст им прочную опору. Их ноги проваливались сквозь верхний слой и погружались в вязкую слякоть. Затем они осторожно делали новый шаг, еще один и постепенно начинали верить, что корка снега в этом месте крепкая. Однако чуть позже лед снова проламывался под ними, и люди погружались в жижу до икр, а иногда по колено или вовсе по пояс. Вьючные животные барахтались в грязи, увязая в ней так глубоко, что их обезумевшие головы едва торчали над поверхностью снега.
Естественно, что офицеры питались лучше солдат. Благодаря такому преимуществу Магон имел больше сил для движений. Поначалу он вытаскивал людей, застрявших в грязном месиве, вскапывал снег руками, разрезал лед клинком, подталкивал солдат и шлепал животных по крупу. Позже, когда его руки, онемев от холода, не могли уже держать меч или копать снег, он просто выкрикивал поощрения, приказы и проклятия, заставляя подчиненных идти вперед. Это длилось часами — одно невыносимое мгновение переходило в следующее. Каждый шаг был похож на предыдущий. Лица воинов сливались друг с другом. Погруженные в снег тела ничем не отличались в своей безнадежной усталости. Слезящиеся глаза, потрескавшиеся губы, с которых слетали тихие просьбы, скорченные пальцы, разгребавшие крошево льда — все это не имело начала и конца. Таков был их мир, в котором жизнь не имела смысла.
Магон потерял счет моментам, когда ему казалось, что он достиг последней вершины. Проходило мгновение, и он понимал, что находится на выступе горного склона, на очередном бугре или карнизе, за которым начинались новые высоты. Это сводило с ума. Ландшафт менялся, будто по воле коварного и злого бога. Стоило отвести взгляд, и горы поднимались выше. Но самым обидным было то, что мир скрывал свою изменчивость. Когда Магон осматривал местность внимательным взором, вершины прекращали движение и напускали на себя невинный вид, словно звери, с покорно опущенными холками.