Гордость Карфагена
Шрифт:
— Твой отец...
— Он меня совсем не знает. Я не согласилась бы на этот брак, если бы мои вкусы не совпадали с твоими.
Баяла прижала верхние зубы к головке пениса и скользнула языком по крайней плоти. Гасдрубал уже понял, что их союз может научить его многим новшествам. Конечно, в ее словах прозвучало излишнее для женщины высокомерие, которого он не одобрял, но губы Баллы заставили его забыть об этом. Их брак, несмотря на мрачные ожидания, внезапно оказался подарком богов.
Узнав, что Ганнибал продвигается по суше и пытается перейти через Альпы, Корнелий Сципион предпринял решительные действия. Он послал депешу Гнею и велел ему напасть на карфагенскую Иберию. В свою очередь Корнелий и Публий решили вернуться в Италию, чтобы возглавить римскую армию в Галлии. Консул покинул иберийский легион, оставив вместо себя родственника, чей статус не был утвержден Сенатом. Он самовольно направился на север Италии, чтобы лично сразиться с Ганнибалом. Такое превышение служебных полномочий стало беспрецедентным событием в истории Рима. Но он не мог поступить иначе. Корнелий понял, что недооценил Ганнибала. Он хотел исправить ошибку и сократить возможный ущерб.
Пока отец и сын находились в пути — сначала на боевом корабле, затем на конях и чуть позже на речной барже, — тревожные вести, одна за другой, приходили к ним из северной Италии. Ганнибал спустился с гор и обосновался на землях, населенных галлами. Его люди были истощены, оборваны и слабы. Эта новость радовала Корнелия лишь несколько дней, пока он не узнал, что Ганнибал напал на столицу Тауринии. Так получилось, что его появление в Галлии совпало с войной, которую Таурин вел с инсабрами. Ганнибал вызвался помочь галльскому племени, но инсабры не пожелали присоединиться к его армии. Несмотря на их отказ, африканец взял город за три дня. Он приказал казнить всех взрослых мужчин, а женщин и детей продал в рабство.
Его нумидийская кавалерия совершала дальние набеги на другие галльские поселения — даже на деревни инсабров, которые считали себя его союзниками. Безжалостные всадники убивали людей, присваивали их зимние припасы и в каждой стычке демонстрировали свое неизменное превосходство в ратном деле. Они заезжали так далеко, что несколько раз пугали римский гарнизон в Плацентии — в одном из нескольких городов, которые римляне контролировали в Галлии. Нумидийцы подъезжали к стенам крепости — в одиночку или небольшими группами — и вызывали солдат на бой. Впечатленные их храбростью и разочарованные трусостью римских легионеров, пятьсот галльских ополченцев подняли ночью бунт и дезертировали к Ганнибалу. Многие из них в знак своей верности привезли ему головы римских воинов.
Хотя советники консула ссылались на это как на очередное доказательство карфагенской алчности и беспричинной грубости, Корнелий нашел в действиях Ганнибала убийственную логику, которая привела его в замешательство. Африканский полководец не просто занимался грабежом. Каждый его выпад наносил двойной удар. Захватив Таурин, он пополнил свои истощившиеся припасы, поднял дух солдат и придал им уверенность, обеспечил их пищей, сексом, сокровищами, одеждой и оружием. Он дал им в услужение тысячи рабов. Вместе с тем захват города показал всем галльским племенам, насколько мощной была армия Ганнибала. При таких условиях Корнелий терял свои позиции в северной Италии. Но почему африканец нападал на инсабров? Корнелий знал, что у этого племени был римский ум. С их переменчивой природой они сто раз могли пересмотреть свои обещания, данные Ганнибалу. Вполне возможно, инсабры решили дождаться встречи двух армий, чтобы затем выбрать сторону победителя. Вряд ли наказание Ганнибала исходило от гнева. Он давал им понять, что предпочитает рассматривать их как достойных союзников или побежденных врагов, но не как сторонних наблюдателей. В этом тоже не было безумия, а только холодная логика.
Когда речная баржа доставила их к Плацентии, они сошли на берег, сели на коней и помчались к крепости. К вечеру их отряд уже пересекал поле, примыкавшее к границам аванпоста. Корнелий спешил въехать в город и приветствовать армию. Он хотел собрать офицеров, чтобы наладить с ними отношения и завоевать их доверие. На расстоянии крепость выглядела впечатляюще. Она располагалась на высоком холме. Палаточный лагерь, разбитый под крепкими стенами города, тянулся до кромки полей, на которых шла уборка урожая. Консул с удовлетворением заметил, что зерновые поля уцелели. Вскоре эти припасы могли понадобиться армии.
Однако, когда он подъехал к палаткам солдат, в его сердце проник страх. Он не сразу понял, что предстало перед его глазами. Все казалось обычным, если не считать подавленного настроения, царившего в войсках. Небольшие костры дымили на ветру. Люди сидели у огня, пригибая головы и сутуля плечи. Казалось, что они собрались на траурное мероприятие. Солдаты почти не разговаривали. Никто не смеялся и не занимался силовыми упражнениями. Даже ткань палаток обвисла, словно зачахла от жаркого и трудного лета. Он знал, что остатки легиона пережили несколько серьезных столкновений и едва не потерпели поражение от галлов. Теперь, в конце боевого сезона, они с трудом держались на ногах от физического и морального истощения. Судя по всему, их напугали слухи о действиях Ганнибала. Но на лицах многих солдат Корнелий увидел и другие эмоции. Эти люди вели себя так, словно только что услышали пророчество о собственной смерти.
Консул так бы и проехал в крепость незамеченным, если бы один центурион не узнал его. Он прокричал слова о появлении старшего офицера, и остальные солдаты приняли эту новость довольно скептически. Они неохотно поднимались на ноги. В их действиях не было той бодрости и дисциплины, которая нравилась Корнелию.
— Всем вольно, — крикнул он. — Отдыхайте пока. Мне вскоре понадобятся ваши сильные руки.
В тот же вечер консул написал несколько писем. В одном из них он просил, чтобы Сенат незамедлительно отозвал в Италию другого консула, Семпрония Лонга. Армия в Галлии не была готова к решению задач, возникших вопреки их прежним расчетам. В его распоряжении оказалась кучка уставших ветеранов и пополнение из необученных рекрутов, которые едва могли шагать в ногу. Им не удастся противостоять Ганнибалу — особенно, если тот наберет наемников из галльских племен. Первоначальный план, согласно которому Семпроний направлялся в Африку для осады Карфагена, потерял свой смысл. Сейчас Рим должен был отразить иноземное вторжение на земли Италии. Второе письмо Корнелий адресовал Семпронию Лонгу. Оно начиналось следующей фразой: «М ой друг и дорогой товарищ, лети ко мне, как только прочитаешь эти строки, ибо гром Ваала уже гремит над нашей страной».
В воздухе за плотной тканью палатки стоял слабый запах чая. Небольшой костер горел в яме, выкопанной в земляном полу. Меланхоличная атмосфера, царившая внутри помещения, соответствовала низким облакам на небе и безделью прошлой недели. Все беды перехода через Альпы успели забыться. Первое знакомство армии с местными племенами не принесло особых забот. Даже захват Таурина и набеги на галльские селения казались теперь далекими воспоминаниями. Враг, к которому они стремились, по-прежнему соблазнял их своей недоступностью. В один из дней Ганнибал собрал армию близ Плацентии и предложил римлянам сразиться по всем правилам боя. Но они простояли на поле до вечера и не получили никакого ответа. Теперь Сципион разбил лагерь на дальнем берегу Тицинуса. Близость противника лишь увеличивала его осторожность. Он боялся оказаться захваченным врасплох. Тем временем Ганнибал замышлял великую битву.
— Давайте повторим все заново, — сказал он офицерам.
Он бросил сухую маслину в рот и пожевал ее зубами, пытаясь смягчить этот ссохшийся плод и превратить его во что-нибудь съедобное. Хруст маслины на зубах заставил Магона и Карфало поднять головы от схемы боя, которую командир начертил кинжалом на прокопченной столешнице. В основе рисунка лежал удивительно точный набросок римской формации или типового расположения войск легиона. Бостар стоял в двух шагах от стола, а Бомилькар валялся на кушетке. Этот крупный мужчина разлегся, словно на отдыхе, хотя его нахмуренные брови выдавали боль и раздражение, вызванные недавно полученной серьезной раной.