Гордость Карфагена
Шрифт:
Прекрасные слова, подумал Имко, но о храбрости легче говорить, чем ее демонстрировать. Возможно, Ганнибал действительно верил в победу, да только Вака больше заботился о том, чтобы сохранить свою жизнь. Годы в армии превратили его в умелого воина, совершавшего ратные подвиги — часто вопреки своим желаниям. Руки двигались в бою быстрее, чем работал разум. Тело действовало инстинктивно. Глаза находили слабое место в обороне врага. Но он сражался ради собственной шкуры — ради того, чтобы жить, пока другие умирали. Имко знал, что это неблагородный побудительный мотив. Но разве лучше оказаться убитым из чистого бесстрашия? Таких людей и так хватало. Боги порождали их в избытке.
Он посмотрел на ветеранов-убийц, стоявших вокруг него. Передние ряды центральной части армии уже сражались с врагом, но эти солдаты спокойно ожидали своей очереди, ничуть не тревожась, что в самом скором времени их ожидает сущий ад. Они болтали друг с другом и лениво потягивались, осматривали доспехи и рассеянно почесывали бороды. Один солдат помочился прямо там, где стоял; другой подтянул одежду и присел по большой нужде. Несколько пинков и подзатыльников отвлекли его от этого занятия. Он встал, обругал смеявшихся товарищей, но согласился подождать и обгадить позже какого-нибудь убитого легионера. Многие из них имели римские доспехи, но захваченная амуниция в сочетании с африканской одеждой делала их гротескной пародией на римлян. Кое-кто раскачивал высокие копья; некоторые практиковались в выпадах; другие опробовали в коротких взмахах римские мечи. Имко чувствовал себя, как перед подъемом на Альпы. Ошибка, сделанная им давным-давно, по-прежнему оставалась ошибкой. Он не принадлежал этой армии. Вака думал, что мир еще не видел такого вялого и бесхарактерного солдата, как он. Никогда Фортуна не играла так бесчестно с человеком, помещая его раз за разом в самую гущу человеческой глупости.
Шум боя нарастал. Всадники Карфало помчались навстречу восточному крылу римской кавалерии. Грохот копыт и боевые кличи утонули в облаке пыли. Отряд ветеранов по-прежнему ждал. Время близилось к полудню, и жар позднего лета гнал тяжелый воздух вниз. Волны пыли овевали их, раскаляя нутро и вызывая отвращение из-за дурного запаха, похожего на дыхание какого-то гигантского рта с гнилыми зубами. Пот лился сначала из-под мышек, затем со лба, в паху, по ногам и рукам. Когда едкая влага попадала в глазах, по щекам катились соленые слезы. Откуда-то сзади раздался крик команды. Они подтянулись. Каждый воин измерил пространство вокруг себя, выровнял позицию относительно соседей и проверил наклон щита. Некоторые вновь заговорили, но никто уже не потягивался и не шутил. Все готовились к сражению.
Когда раздался новый крик, Имко не разобрал слова приказа. Он почувствовал давление в спину и увидел, что человек перед ним начал движение. Он сделал шаг и занял его место. На мгновение время остановилось. Он посмотрел на смятый шлем соседа и заметил в нем свое отражение. Оно было тусклым и почти бесформенным — просто контур человеческого тела. Затем звуки труб продублировали приказ, и их колонна двинулась вперед. Он все еще не понимал их диспозиции. Перед ними никого не было — пустое пространство сбоку от основной битвы. Однако трубы настоятельно подгоняли отряд, и Вака, как другие воины, шел быстрым шагом, едва поднимая ноги. Вперед в ничто. Пять минут марша, затем десять. Все быстрее и быстрее.
Затем трубы протрубили еще раз, приказывая произвести обходной маневр. Имко не знал, как интерпретировать такое распоряжение. К счастью, командирам было все понятно. Колонна из нескольких тысяч ветеранов начала поворот — одна сторона оставалась неподвижной, другая продолжала движение — словно створка огромной двери. Солдат, шагавший за ним, постоянно наступал ему на пятки. Имко хотел повернуться и обругать его, но звуки труб приказали им остановиться.
Все замерли на месте, затаив дыхание. Лишь броня скрипела в тишине. И тогда, взглянув поверх плеч людей, стоявших перед ним, Имко увидел противника. Колонна ветеранов, завершив разворот, находилась менее чем в ста шагах от длинного, ничем не защищенного фланга вражеской армии. Судя по одежде, это были не римляне, а легион союзников. Их отряд был плотно вбит в огромное тело армии. Никто из них не повернулся к ним. Их копья оставались направленными вперед. Они еще не понимали, что стали жертвами лучших пехотных частей Ганнибала. Следующий приказ был вполне предсказуемым. Они пошли в атаку.
Первые шеренги римских союзников заметили африканцев слишком поздно. Солдаты попытались развернуться, но остальная часть отряда сохранила свои позиции. Имко не знал, к какому народу они принадлежали. Он только запомнил их эмблему, нарисованную на белых щитах, — желтое солнце на красном поле. Карфагенские ветераны надвигались на них не в стремительном беге, а медленным шагом. Мощь предстоящего столкновения посылала волны ужаса сквозь всю колонну тесно стоявших легионеров.
После первого контакта от построения ничего не осталось. Началась кровавая резня, отличавшаяся даже от того, к чему их готовили на тренировках. Вместо фаланг с закрытыми щитами здесь были выпады в полную руку и смертоносная щетина длинных копий. Колонна африканцев растянулась в цепь. Похоже, каждый уже понял, что это была необычная битва. Латинские союзники едва успевали поворачиваться к ним. Они оставляли открытыми все уязвимые части тел — шеи, бока, бедра, лица. И было столько мест для ударов и так много целей на выбор, что атакующие ветераны превращались в лютых чудовищ, создавая невероятный хаос среди легионеров и выискивая новые жертвы для следующих ударов. Вот почему Имко влился в бой быстрее, чем мог предположить.
Посреди скопища людей он вдруг заметил ничем не приметного итальянца. Они оба поняли, что неизбежный рок столкнул их жизни в бескомпромиссном споре. Имко, еще не одурманенный боем, метнул копье. Мужчина отбил его нижней частью щита и двинулся вперед. Одолеть его оказалось непросто. Первые движения меча были пробными. Ему никак не удавалось найти место для удара. Тяжелый и высокий щит, закрывавший почти все тело легионера, ослеплял глаза солнечными бликами. Шлем, с гребнем наверху, казался непробиваемым. Имко наносил легкие выпады в лицо и в руку, сжимавшую меч. Он старался выбить клинок противника. Но после каждого выпада ему приходилось парировать ответный удар, почти прижимаясь к щиту итальянца. Один из таких тычков едва не сбил его шлем, второй опасно скользнул по плечевой пластине. Тем не менее, он видел, что щеки мужчины судорожно подрагивали. Его соперник закрывал глаза при каждом ударе и вдыхал больше воздуха, чем выдыхал. Имко понял, что солдат боялся его.
И тогда что-то странное случилось с ним. Позже Имко никому не рассказывал об этом — даже когда товарищи хвалили его за невероятную удаль. Горячий воздух собрался вихрем под его ногами, закрутился под туникой и вошел в тело через задний проход. Грудь наполнилась силой, в голове зашумело, руки и ноги задрожали от буйства стихий. Иногда, размышляя о странных ощущениях, Вака думал, что его напитало дыхание ярости, посланное той прекрасной женщиной, которую он любил. Возможно, она благословила бедного Имко и велела ему сражаться с упорством и ловкостью, чтобы выжить — чтобы жить дальше.
Почти случайно, когда тело Ваки по собственному разумению уклонилось от выпада, кончик его меча скользнул по губам мужчины и рассек тому нос на две части. Солдат взвыл от боли, окропив голову Имко алой кровью. Воспользовавшись моментом, Вака пригнулся и всадил меч под подбородок римского солдата. Он почувствовал, как клинок натолкнулся на позвонок в основании черепа, преодолел его сопротивление и вошел в нижнюю часть мозга. Имко вырвал меч из широкой раны и посмотрел на упавшего мужчину, изумляясь своей силе и тому, как тело в один миг лишилось жизни. Итальянец упал в грязь, с открытыми глазами. В них отражался худший из возможных видов. Но Имко не сожалел об убитом легионере.
Другой солдат напал на него, толкнув щитом и нацелив меч в голову. Имко парировал удар своим щитом, пнул пяткой по ноге противника и воткнул клинок в его шею. Затем он нанес ему еще несколько проникающих ранений — просто из ярости. В какой-то момент шлем легионера слетел с головы, и меч Имко вонзился в череп. Две смерти подряд. Он начинал разогреваться. Следующий итальянец был убит еще быстрее.
Через час его руки казались оболочками, наполненными расплавленным свинцом. Он едва держался на ногах, с тру-14 Гордость Карфагена дом переступая через мертвых, застревая в сплетении тел и поскальзываясь на чьем-то окровавленном паху. Имко не имел понятия, скольких он убил. Он не представлял, какая из армий выигрывала битву. Для него сражение проходило в более мелкой шкале: между ним и кем-то другим — между ним и новым противником. Иногда он удивлялся, что все еще жив. Он знал, что может выйти из боя. Одна часть его ума хотела продолжать резню, но другая твердила, что он уже едва поднимает клинок. Отступив назад, Имко прокричал через плечо, чтобы кто-нибудь занял его место. Через несколько мгновений он отошел на сотню шагов от переднего края, упал на колени в чахлую траву среди кучки других ветеранов и, задыхаясь, ловя ртом воздух и сочась кровью, попросил воды. В конечном счете, воды он так и не получил, но смог немного отдохнуть.