Гордый кадетский корпус
Шрифт:
— Я — Ирре Киссен, — откликнулась девушка.
Ну да, титул отца значения в данном случае не имел, так как унаследовать его дочь ни при каких обстоятельствах не могла. Вот она его и не назвала, а может быть, отец умер или погиб на войне, и в семье не нашлось достаточно авторитетного родственника мужского пола, чтобы распорядиться судьбой дочерей покойного. Марилев смутно представлял, какие права владения предоставлялись женщине, если не было рядом родича мужчины. Он вообще никогда не видел самостоятельных дам.
— Я, как и ты, приехал учиться военной
Марилев открыл рот и закрыл. Вопросы так и просились на язык, но учтивость и общее ошеломление происходящим не пускали их наружу. Девушка говорила о себе как о мужчине, значит, не хотела выдавать пол, следовало помочь ей, а уже потом разбираться, как поступить дальше.
— Берет поправь, — тихо сказал Марилев и коснулся пальцами собственного уха.
Она судорожно схватилась за шапку, натянула до самых бровей, по щекам разлилась краска, на глазах выступили слёзы. Смущение и испуг девушки, как бы ни была она одета, опять пробудили инстинкты защитника. Марилев почти сразу сообразил, как надлежит действовать. Он перегнулся через стол и грубовато похлопал Ирре по плечу.
— Ты хоть и малец ещё, но думаю, мы подружимся.
В голубых глазах вспыхнула мимолётная обида, и сразу засияло понимание.
— Конечно!
Ирре старалась говорить грубым низким голосом, но получалось плохо, хотя мальчик вёл бы себя примерно так же, стремясь казаться старше. Вот ведь положение.
— Как же ты сюда попала… попал? — тихо спросил Марилев.
Поблизости никого не было, да и гул голосов заглушал их беседу для посторонних, следовало хоть что-то прояснить.
— Я сирота и вышло так, что близких родичей у меня нет. Взяла под свою защиту тётка по матери, вдова, и тут же принялась замуж пристраивать.
— Жених был немил? — сочувственно поинтересовался Марилев.
Он помнил, как плакала тайком одна из сестёр. На людях улыбалась. Всех родители женят и замуж выдают, ничего с этим не поделаешь — обычай.
— Да были немилы! — дёрнула плечиком Ирре. — Я только жить начала — и сразу в неволю.
— Как же тебе удалось сюда отпроситься? — искренне удивился Марилев.
— Нашла способ!
Этой тайной она явно делиться не собиралась, но вряд ли сбежала в полном секрете. Какое-то прикрытие наверняка имелось, иначе быстро всполошился бы закон. Прежде строптивая девица могла уйти в монастырь, но теперь, когда их закрыли, а истовая вера сменилась простой обязанностью, не было выхода у непокорных родительской воле невест.
Ирре отыскала лазейку в жизненном укладе, естественно, что желает сохранить своё открытие в тайне.
Тарелка её опустела, Марилев свой отвар тоже допил, а подмастерья глядели довольно дерзко, так что настала пора место это покинуть. И в голову не пришло, что он может уйти и оставить здесь девушку, пусть даже она переодета мальчиком и ведёт себя не вполне обыкновенно.
Марилев собрался посвятить день ознакомлению с помещениями корпуса, но полагал, что пока негоже им оставаться наедине с Ирре в пустых безлюдных комнатах и планы сменил.
— Давай погуляем
— Хорошо! — сразу согласилась Ирре.
Не так уж она и строптива. Просто испугалась будущей взрослости, и нельзя её за это винить. Странно конечно, что убежища пошла искать в кадетском корпусе, были ведь магические школы для девочек. Правда, что творится за их плотно закрытыми воротами, Марилев не знал и подозревал, что там тоже неволя, как и в замужестве, только угождать приходится большему количеству людей.
Проходя мимо подмастерьев, Марилев словно невзначай опустил ладонь на рукоять меча и окинул невежд безразличным взглядом. Они притихли. Марилев, несмотря на молодость, знал, что гнев и ярость производят на простолюдинов меньшее воздействие, чем холодное отцеженное самообладание.
На улице, уже через минуту оба потерялись в будничной городской жизни. Никому не интересны были двое юношей в кадетских плащах, здесь таких навидались, никто не замечал пола Ирре. Марилев почувствовал себя увереннее. Весёлая суета вокруг, яркие вывески харчевен и лавок, ещё величественные, но уже слегка облупленные стены храмов — всё это было внове, всё поражало провинциальное воображение.
Марилев ощутил себя ребёнком, которого взяли на праздник и не уставал разглядывать и изучать этот красочный мир, чтобы потом вспоминать его, когда торжество закончится. Ирре шла рядом, и глаза её тоже горели от возбуждения и восторга. Иногда кадеты обменивались понимающими улыбками. Жизнь изменилась и явно не в худшую сторону.
Потом набрели на городской сад. Там за оградой прогуливались дамы и няни с детишками, пожилые мужчины степенно беседовали на аккуратных скамьях. Привратник заколебался, глядя на юных кадетов, но Марилев дал ему монету, и калитку тотчас отперли. Место публичное, но и поговорить удобно.
— Спасибо, а то я устала! — улыбнулась Ирре.
Лицо у неё было милое, свежее, хотя и неяркое. Марилеву она напомнила одну из сестёр, только держалась гораздо проще и не глядела свысока.
— Надо поговорить, — сказал Марилев. — Я не знаю, что думают твои взрослые родственники, но ведь это кадетский корпус. Скоро сюда съедется множество юношей, и ты будешь единственной девушкой среди них. Мне неизвестно почему магистры позволили тебе здесь учиться, если им известен твой пол, но опасаюсь, что дело закончится скандалом.
— Я записана в реестр под мужским именем, — ответила Ирре. — Пусть думают, что я просто мальчик, на такого сопляка и внимания никто обращать не будет. Я понимаю, что трудности предвидятся, но ведь для того и нырнула в большую жизнь, чтобы их преодолевать.
Она смотрела прямо, как умеют только дети, и Марилев опять ощутил смущение.
— Но мне ты призналась… — он не договорил.
— Потому что немного страшно, и я подумала, что нужен человек, который подскажет, если ошибусь, поддержит, и хотя бы не осудит. Ты мне понравился. В тебе чувствуется мужская сила и трезвый ясный ум. Можно, мы будем товарищами?