Горе от богатства
Шрифт:
«Интересно, – подумал Александр, – она плачет из-за недавней потери или потому, что очутилась среди этих оборванцев?»
– За их проезд часто платят землевладельцы, сэр, – произнес Тиль, стараясь угадать, о чем думает хозяин. – Так легче всего от них избавиться.
Александр кивнул. Лорд Пауэрскот рассказывал ему, как трудно отделаться от этой рвани, чтобы освободить земли для разведения овец – куда более прибыльного занятия.
Девушка в черном платье уже уселась в экипаж, и хотя ее лица не было видно, Александр понял, что пожилая дама успокаивает ее, а девушка все еще плачет.
– Слава Богу, добрались, сэр, – сказал Тиль с облегчением, когда они подошли к трапу. – Я подготовлю вашу каюту и прослежу за остальным багажом, сэр.
Александр с удовольствием ухватился за поручни трапа – еще не окрепшая после травмы нога побаливала. Сэр Ральф Финнз-Бортон советовал Александру некоторое время пользоваться тростью, пока нога полностью не оправится, но гордость помешала юноше последовать совету доктора. Теперь он очень сожалел об этом.
– Как вы себя чувствуете, сэр? – с участием спросил Гиль.
Александр кивнул и отпустил поручни. Он поднимался по трапу, чуть прихрамывая. Это было признаком физической слабости, с которой Александр твердо решил расстаться за время путешествия. Он проведет в море десять дней, и все это время будет напряженно упражняться. Он хотел предстать перед отцом в отличной форме, без каких-либо признаковувечья. Отец! У Александра непроизвольно сжались кулаки, и в который раз подумал о том, что скажет ему, как отомстит.
Прошло уже несколько дней, а Александр никак не мог придумать, как отомстить отцу. Все способы, приходившие в голову, были несоизмеримы со злом, которое причинил ему отец. Дженевра умерла в уверенности, что Александр ее разлюбил, что он никогда не любил ее по-настоящему. Часами Александр стоял на палубе, устремив взгляд на вздымающиеся светло-зеленые воды океана, слезы катились у него по лицу. Что он делал в то мгновение, когда Дженевра умирала? Разговаривал с лордом Пауэрскотом? Играл с ним в шахматы? Ел, пил или даже смеялся? Но хуже этих страданий было другое – Александр часто просыпался по утрам с чувством, что Дженевра жива, и с ужасом вспоминал, что ее больше нет.
Он ни с кем не общался, ел в своей каюте, сидел в одиночестве на палубе и сразу же уходил, засунув руки глубоко в карманы, как только кто-либо присаживался неподалеку.
Палуба первого класса была просторной, и он много ходил, тренируя ноги, чтобы не осталось и следов хромоты. Кормовая часть верхней палубы соседствовала с кормой нижней, отведенной для эмигрантов, и поэтому почти всегда была безлюдной. Александр попросту не замечал эмигрантов, а поскольку именно на корме можно было находиться в полном одиночестве, здесь он и проводил большую часть времени, устремив печальный взгляд на океан либо на крошечную часть нижней палубы, отведенную эмигрантам.
Мужчины и женщины в четвертом классе плыли раздельно. Мужчины томились от безделья, сбивались в группы, а на другой стороне, за перегородкой, женщины старались по возможности наладить быт, качали младенцев, готовили пищу из жалких запасов, взятых в дорогу, стирали в морской воде, которую ведрами поднимали на палубу, и развешивали выстиранное где только можно. Они ютились в такой тесноте, что Александр не понимал, как они вообще умудряются что-то делать. Тиль где-то разузнал и рассказал ему, что британское правительство разрешает пароходным компаниям брать на борт не более шестисот эмигрантов, но на «Скотий» их было не менее тысячи. Александр не сомневался в словах камердинера. Черный зев вел во чрево корабля, где в невообразимой грязи коротали время те, кто не смог выбраться на палубу.
Александр стоял на корме первого класса, а женщины снизу бросали на него украдкой любопытные взгляды, мужчины же смотрели с неприкрытой злобой. Но Александр не видел этой враждебности. Он был слишком поглощен своим горем, чтобы замечать происходящее вокруг, а если бы и заметил, отнесся бы к этому с высокомерным безразличием. Они были для него ирландской рванью, такой же, как ирландцы Нью-Йорка, чьи ряды эти эмигранты скоро пополнят. Александр воспринимал их не как человеческих особей, а наравне со скотом.
Океан становился все неспокойнее, брызги уже долетали до нижней палубы, и самые боязливые поспешили спуститься в душный тесный трюм, где все они жили и спали в страшной тесноте. Александр не двинулся с места. Он поднял ворот куртки, чтобы защититься от брызг, и погрузился в думы, которые мучили его днем и ночью. Как заставить отца заплатить за зло, которое он причинил, возомнив себя почти богом и уверовав, что может распоряжаться чужими судьбами Если просто убить, смерть прекратит его страдания. А он, Александр, обречен страдать из-за его подлости до конца дней. Нет, убийство – слишком легкий выход, слишком милосердный…
«Скотия» начала угрожающе переваливаться с боку на бок. Александр чуть было не упал. Палуба первого класса у него за спиной опустела, и только несколько человек из трюма остались внизу, непрерывно обдаваемые брызгами высоких волн. Одной из этих немногих была девушка, обращавшая так же мало внимания на высокие белогривые волны, как и Александр. Она стояла, устремив взор на бушующий океан, не замечая водопада брызг, и крепко обнимала вентиляционную трубу, чтобы удержаться на ногах.
Александр думал все о том же. Через восемь дней он вернется в Нью-Иорк, за это время он обязан найти решение. Преступление, которое совершил его отец, заслуживает не просто наказания. Он должен быть наказан самым изощренным образом. Отец считал, что Дженевра с ее воспитанием, красотой очарованием, с ее богатством не пара его сыну и не годится невестки Каролисам, он сделал все, чтобы помешать их браку. На что же теперь надеется отец, сидя в королевской роскоши на Пятой авеню в ожидании сына? Ждет ссоры, за которой последует временное отчуждение, а затем примирение и свадьба, в результате которой он заполучит, наконец, желанную родовитую невестку?
Александр плотнее сжал губы. Если отец надеется на такой исход, его ждет горькое разочарование. Примирения не будет, не будет никогда. Не видать отцу титулованной невестки, которая окончательно укрепит его положение среди нью-йоркской знати. Вместо этого он получит…
Огромная волна резко накренила пароход, Александра бросило на спину, и он покатился по палубе. Он задержался, ухватившись за поручни, ограждавшие корму верхней палубы, у него перехватило дыхание, когда брызги дождем окатили его. Девушка быстро повернулась к нему.
– Как вы?! – крикнула она ему, видя, с каким трудом он стоит.
Он кивнул в ответ, сознавая, что его чуть было не смыло за борт и что оставаться на палубе – чистое сумасшествие для них обоих.
– Вы сможете добраться до трюма?! – крикнул он девушке.
Она кивнула, и Александр разглядел ее блестящие черные волосы, живые голубые глаза, широко посаженные и опушенные густыми ресницами. На какое-то мгновение палуба выпрямилась. Не дожидаясь следующего крена, девушка отпустила спасительную трубу и с трудом побежала по скользкой палубе к трюму.