Гори, гори ясно
Шрифт:
Потому отжигал я до сумерек. Вежливо попросили меня из лесу добрым: «Ух!» — в довольно неожиданный момент, в состоянии абсолютной сосредоточенности.
— Заканчиваю, — бросил через плечо.
А вот и «глаза» Евсея, видимо, как раз тот Ух, что мое прибытие в глушь сию засек и доложил «начальству», лесовику то бишь.
Полыхнул напоследок да зашагал по тропке, на ходу высказал благодарность за полигон и за сервис. Конечно, договоренность про мертвущу у нас с Евсеем случилась ранее, на основании моих трудов, но от пары слов язык не отвалится. Древней
С утра, едва смолкли петухи за рекой, я уже мчал на байке по объездной дороге. Таша осталась на хозяйстве. Благо, с Нелидом они поладили, и я был спокоен за их кооперацию. А я поехал забирать из серых холодных (в мое отсутствие) стен городской многоэтажки своего хвостатого товарища. Пока этот товарищ, в кругу своих именуемый Кошаром, те стены со скуки не спалил и не разнес. Он может.
О дороге говорить особо нечего. Подвел механического коня к водопою, то есть, на заправку заехал. На быковатых автолюбителей, которым мотоциклист на дороге, ровно красная тряпка, забил. Ибо не стоят нервов.
Человек ко всему привыкает, как к плохому, так и к хорошему. Вот и к просторам необъятной нашей родины взгляд привык, замылился. Словом, доехал и доехал.
— Явился, не запылился, — криво ощерился, приложил клык о клык овинный хозяин. — Ан-нет, запылился, да еще как. П-ть-х-хи!
— Будь здоров, — на автомате пожелал я. — Чтобы не пылиться, мне следовало ехать медленно, делать остановки, отряхиваться. Может, где-нибудь остановиться на чаепитие. А я несся на пределах скоростных ограничений, чтобы поскорее добраться до дому. Где меня, похоже, не особо-то и ждут.
Шерстистый разлегся в проходе. Коридор узкий, я широкий, а перешагивать овинника, чтобы разуться, вроде как непочтительно.
Намек он понял, взвинтился на тумбу молниеносно.
— Ждем-пождем мы тебя, Андрей, — с грохотом выкатился из кухни Мал Тихомирыч. — Приблуда помойная кочевряжится. Но кашу он у тебя не зря ест!
— Действительно? — сделал вид, что удивлен услышанным. — И в чем же заключается незряшность? Погодите чуточку с рассказом, я хоть руки с дороги вымою.
Главное действующее лицо (или вернее сказать морда?) грядущего повествования фыркнуло и ускакало в сторону кухни. По возне я заключил: чайник на огонь ставит.
Не ошибся, встретили меня на кухне чаем и заветренными пряниками.
— Как, значится, убыл ты второго дня, — засиял глазами-плошками парадник, явно не терпелось ему поделиться новостями. — Нагрянули тати. Двое. Андрей, ты как в воду глядел!
— В огонь, — хмуро выдал поправку Кошар.
— Та хоть в куда! — отмел исправление парадник. — Не сбивайте. Засек я, значится, чужаков внизу еще. Гости, знаете ли, по-иному себя ведут. По сторонам не зыркают, точно шарят гляделками: кто, что, где? Не шушукаются. А эти — чисто шмыги, ей-ей!
Я не упустил момента переброситься взглядами с овинником. Мой передавал послание: «Я же говорил! А ты упирался, балбес». Недовольный Кошаров ответ был таков: «Ну и что? Раз в год и палка стреляет».
— Как на этаже на этом стали в замочке ковыряться, — продолжал тем временем описывать визит лихого люда в нашу парадную Мал Тихомирыч. — Так я твоего помогайку озадачил. Настропалил. Замочки на общих дверях плохонькие, одна декорация, так что недолго шмыги возились. Выжидали мы, что прощелыги дальше уделают, и дождались: те давай совать штырьки-прутки в замочные скважины. Сноровисто, один в верхний замок, другой в нижний. Ну да шустрилам шустрить положено, живут они с того.
— Теперь уже вряд ли, — фыркнул Кошар.
— Да-а, — потер ладошки парадник. — Славно вышло у нас. Мне ж, Андрей, негоже человекам являться, не считая деток малых, неразумных еще. А у рожи наглой запрет. Тебя нет, и ему ходу из квартиры нет.
Заранее спросить о послаблении условий для Кошара я как-то не подумал. Увлекся планами и замыслами, и деталь из виду упустил. Впрочем, внутри жилища заревой батюшка с вторженцами вправе делать все, что угодно. Только до смертоубийства просил его не доводить без крайней на то необходимости. Труп — это такая морока, да и если до тандема Рыкова-Крылова дойдет, запарюсь объясняться. Анюта, новенькая их, обрадовалась бы, но мне оно надо?
Для моей минутки размышлений сложилась удобная пауза. Мал Тихомирыч отпил чаю, уже поостывшего за время беседы, пожамкал тонкими губами. Заулыбался, что то солнышко.
— Наш прохвост, — тут парадник лихо подмигнул хвостатому. — Через замочную скважину шерстин своих в проходную зону вытолкнул. А у лиходеев тот замок, что сверху, уже готов, да только нижний не дается им ни в какую. Переругиваются, один другого торопит. И тут у них одежи тлеть начинают. Всюду! Ай, как они ногами засучили, как стали вещи-то прямо на себе рвать, ляпота! И наголовники свои с козырьками прям с волосами посдергивали.
— Ты же трещал под ухом: «Пятки прижги супостатам», — махнул лапой Кошар, будто и не его славят. — А мне всегда было любопытно, что означает выражение людское: «На воре и шапка горит».
— Совместил, — тепло взглянул на защитника наших стен и собственности. — Полезное с полезным.
Главный герой зевнул и кивнул разом.
— На их вой соседи повыскакивали, — Мал Тихомирыч смаковал историю, как лакомство. — В службы разные обратились с вызовами. Те пока ехали, дымник их крутил-вертел. Оба разве что по потолку не забегали. А я дверочку вскрытую, которая к лифту, придержал, чтобы, значит, дождались служивых.
— Ты им там ожоги какой степени организовал? — полюбопытствовал у шерстистого. — Дожили хоть до приезда скорой помощи?
— Обижаешь, Андрей, — этот позер лапой ус подкрутил. — Ни следочка, ни царапинки, кроме тех, что своими же пальцами себе нанесли. Тряпки испортил, да. Хотя и ту дураки больше сами попортили.
— Иллюзорное пламя? — я выгнул бровь, удивленно и задумчиво. — Ловкость лап и никакого мошенства. Научишь?
Кошар поскреб когтями шерстку на груди.
— Попытаюсь.