Гориллы в тумане
Шрифт:
Сезонные возвращения группы 5 к границе парка всегда становятся событием для жителей деревни. Они собираются в толпу и кричат: «Нгаги! Нгаги!» («Горилла! Горилла!») Возвращаясь к событиям того дня, скажу, что, насмотревшись на крестьян, гориллы группы 5 ушли с обрыва Джамбо и принялись за еду, а люди снова взялись за мотыги. Но стоило мне взобраться на обрыв, чтобы выяснить, куда отправились животные, снизу снова раздались крики. На сей раз крестьяне кричали: «Ньирамачабелли! Ньирамачабелли!» — что означало «пожилая женщина, живущая в лесу без мужчины». Хотя предполагалось, что моя новая кличка вовсе не оскорбительна, мне не совсем нравился подтекст.
Несколько недель мы со следопытами прочесывали бамбуковые заросли по ходу группы в поисках ловушек и, убедившись, что полоса длиной в четыре километра
Стоило животным исчезнуть в зарослях бамбука, как тут же раздались душераздирающие крики. Когда они достигли кульминации, Бетховен разразился резким хрюканьем, вскоре его поддержали остальные животные. Шум продолжался около трех минут и выражал тот истерический ужас, который охватывает горилл при встрече с браконьерами. Поскольку гориллы не стремились удрать, дело было, очевидно, не в браконьерах. Возбуждение животных можно было, скорее всего, объяснить лишь ловушкой.
Я поползла в заросли, но разглядела только сбившуюся в круг массу черных тел. Хрюкая, Бетховен пробился сквозь толпу горилл, собравшихся вокруг согнутого бамбукового шеста. Через секунду его серебристая спина скрылась за черными телами. Поскольку я сидела на тропинке, предоставляющей гориллам единственную возможность вернуться обратно, то медленно попятилась назад через бамбуковый туннель и вышла на освещенную солнцем поляну. Через несколько минут Бетховен вышел из зарослей в сопровождении Зиза и прочих членов группы. Не обращая на меня ни малейшего внимания, животные, успокоив друг друга урчащими звуками, направились в сторону склонов горы Високе, их обычного убежища в сложных ситуациях. Выдерживая положенную дистанцию, я двинулась за ними, стараясь выяснить, кто же стал жертвой смертоносной проволочной петли, но отстала от группы.
На следующее утро мы с Рвелеканой вернулись на место происшествия и обнаружили вытоптанную поляну метров пять в поперечнике, окруженную поломанными ростками бамбука и другой растительностью. Перекопанная земля была покрыта жидкими экскрементами, большими клочьями шерсти горилл и следами босых человеческих ног. Кто-то побывал здесь до нас. Подробности происшедшего накануне стали проясняться. Небольшая яма в сорок квадратных сантиметров в то же утро была наспех засыпана землей владельцем ловушки. Бамбуковый шест, петля и колышки для натягивания петли тоже исчезли. Более того, побывавший до нас человек сделал попытку замести следы горилл вокруг ловушки.
Ползая на четвереньках, мы с Рвелеканой обнаружили еле различимые человеческие следы, ведущие к несработавшей проволочной петле рядом с тем местом, где группа 5 накануне располагалась на отдых. Очевидно, согнутый бамбуковый шест и проволочная петля были в поле зрения. Этим объяснялась нервозность животных, их скученность и внезапное решение перейти на другое место. Мы с Рвелеканой двинулись ползком по их следам вдоль границы парка. И обнаружили еще восемь взведенных ловушек. С чувством огромного удовлетворения мы конфисковали смертоносные петли и изрубили бамбуковые шесты. Убедившись, что нам удалось расчистить этот участок, мы вернулись на исходные позиции и пошли по свежим человеческим следам. Они вывели нас к плантации пиретрума у границы парка и затерялись в сети тропинок, проторенных жителями деревни. Было очевидно, что нам не удастся отыскать дом браконьера, и мы начали долгое восхождение на гору в поисках группы 5.
Как выяснилось, жертвой ловушки оказался Зиз. Свидетельством тому была узкая глубокая рана, опоясывающая наподобие браслета кисть правой руки, розовые пятна на ободранной ладони и длинные царапины, идущие от бицепса до кисти. Вспоминая последовательность
Зиз сам бы никогда не высвободился из петли: его высоко поднятая вверх рука была недосягаема для собственных зубов. Бетховен не смог просунуть свои толстые пальцы под туго затянутую проволоку на руке Зиза. Следует учесть, что гориллы не любят трогать посторонние предметы руками. Скорее всего, Бетховен схватился за верхнюю часть руки Зиза, чтобы она не двигалась, и завел клыки сверху вниз (отсюда длинные царапины на руке Зиза), под петлю, захлестнувшую запястье жертвы. Затем он, очевидно, стянул петлю зубами, ободрав ладонь Зиза.
Через неделю рука Зиза зажила, и он снова стал свободно владеть ею. Остаток лета, проведенного в бамбуковой роще, прошел без происшествий. Очевидно, браконьеры поняли, что за группой 5 ведут постоянное наблюдение сотрудники центра в Карисоке. Браконьеры поплатились бы за свои деяния и решили не ставить новых ловушек.
Мурахе и Шинде тем временем исполнилось по шесть месяцев. Контраст, заметный еще с момента рождения, стал более разительным. Шинда по-прежнему выглядел писклявым головастиком, цепляющимся за живот мамаши, хотя Маркиза с трехмесячного возраста неоднократно пыталась приучить его сидеть на ее спине. А Мурахе, его племяннице, мама Пентси не позволяла залезать на спину до конца четвертого месяца.
С первых дней Мураха была пушистым, смешливым, игривым и жизнерадостным комочком. В отличие от Маркизы Пентси была без ума от своего чада. Днем во время отдыха Пентси часто с широкой улыбкой на лице качала Мураху, подняв ее над головой, пока мама и дочь не начинали крякать от удовольствия, издавая звуки, похожие на хихиканье человека. Между прочим, такое потряхивание над головой преследовало чисто практическую цель. После этого малышка испражнялась, ее жидкие желтые экскременты были характерны для детенышей в самом раннем возрасте, когда их питание в основном состоит из материнского молока. Маркиза никогда не раскачивала Шинду, а потому ко времени, когда Шинде исполнилось четыре месяца, вся шерсть на его животе была пропитана рыжевато-желтой массой. Пентси также разрешала Мурахе подолгу играть на ее массивном туловище, предоставляя ей живот в качестве горки для катания, а руки и ноги ее служили как бы куклой, используемой борцами при тренировке. Восторг малышки в таких играх обычно выражался оскалившимися в улыбке зубками.
Кстати, зубки у Мурахи прорезались в трехмесячном возрасте, и она уже пробовала грызть стебли растений. Ее нескоординированные движения при выдергивании стеблей напоминали попытки пьяницы ухватить двоящийся и отказывающийся стоять на месте стакан. В том же возрасте ее дядя Шинда довольствовался тем, что сидел, тупо уставившись на окружающую растительность, и подбирал с колен мамаши оброненные кусочки пищи.
На четвертом месяце Мураха уже осмеливалась отходить от матери на три метра, хотя обычно детеныши горилл до шести месяцев всегда держатся на расстоянии вытянутой руки матери, то есть около полутора метров. Мураха довольно устойчиво опиралась на руки, а ноги ее слушались плохо и часто подгибались и разъезжались в разные стороны, как вареные макароны. Детеныши горилл всегда начинают передвигаться одинаково. Им с самого рождения приходится активно пользоваться верхними конечностями, чтобы цепляться за материнский живот, особенно в чрезвычайных ситуациях, когда группа бежит и матери не могут их держать на руках. Короткие ноги с толстыми пальцами лишь позволяют им с трудом обхватить широкую талию матери.
В четырехмесячном возрасте Мураха оказалась участницей сценки, запомнившейся мне на всю жизнь. Когда я вышла на контакт с группой 5, та располагалась на мирном отдыхе на нижних склонах горы Високе. Я уселась в двух с половиной метрах от Пентси, лежащей неподалеку от Икара. Мураха, игравшая между мамой и папой, с интересом уставилась на меня, а затем поползла в мою сторону. Как только малышка отдалилась от родителей, Пентси и Икар присели с удивленным выражением на лицах. Мураха подбиралась все ближе ко мне, при этом ноги ее расползались в скользкой траве. Лицо Мурахи растянулось в улыбке, когда она приблизилась вплотную к моим ногам, громадной горе в джинсах по сравнению с гномиком высотой 30 сантиметров.