Гориллы в тумане

Фосси Дайан

Так же как и антилопы, буйволы, поселившиеся вокруг лагеря, отличались друг от друга характером или внешним обликом. Среди них особенно выделялся одинокий, необычайно общительный с людьми самец в полном расцвете сил с розовой пятнистой мордой. Мы его назвали Фердинандом. Он впервые пришел однажды вечером перед самым заходом солнца. В это время мы с двумя африканцами плотничали перед домиком, нарушая вечернюю тишину стуком молотков и визгом пил. Вдруг я почувствовала под ногами сотрясение земли и, обернувшись, увидела бегущего к нам огромного буйвола. Один из работников нырнул в домик, а второй остался рядом со мной и уставился на Фердинанда. Замерев как вкопанный примерно в пяти метрах, бык вперил в нас неподдельно любопытный взор, не выказывая ни малейшего признака антипатии или страха. Весь вид его говорил о том, что он жаждет развлечений. Мы с помощником снова взялись за молотки и пилы, а Фердинанд после пятиминутного наблюдения удалился, пощипывая траву и не оглянувшись

на прощание. С тех пор я не раз встречалась с Фердинандом возле лагеря, чаще всего рано утром, и он по-прежнему благожелательно относился к проходящим мимо людям. Как и в случае с дукером и бушбоком, этот буйвол был еще одним свидетельством доверия лесных обитателей к людям.

Второй самец — старец, которого вначале сопровождала не менее престарелая самка, — был личностью не менее поразительной, чем Фердинанд. Его туловище от крестца до загривка было испещрено шрамами, как дорожная карта, очевидно в результате бесчисленных встреч с другими буйволами или браконьерами. Массивный нарост на голове когда-то был вдвое больше, но с годами стерся. О многочисленных схватках на протяжении его жизни также свидетельствовали поврежденные остатки рогов.

Я назвала старого самца Мзи, что на суахили означает «старик». Меня всегда поражало невероятное зрелище: Мзи, плетущийся за своей старой подругой, которая до последних своих дней служила ему поводырем, когда у того стало ухудшаться зрение. На второй год своей жизни в Карисоке «старик», заслышав мой голос по вечерам, медленно подходил ко мне, пожевывая траву, как бы в поисках компании, и позволял поскрести его шелудивый загривок. Однажды утром один из работников, отправившись в лес за дровами, нашел тело старого буйвола в небольшой лощине у речки Кэмп-Крик в тени возвышавшихся над ним гигантов Карисимби и Микено. Трудно представить себе более подходящее место, где Мзи ушел на вечный покой. Безмятежный пейзаж, окружавший лощину, был под стать величественному патриарху. Хотя он и прожил всю свою жизнь под угрозой гибели от браконьеров, ему удалось бросить им вызов и умереть своей смертью.

За десять лет до естественной смерти Мзи, когда еще не было регулярного патрулирования из Карисоке, рядом с лагерем от браконьеров погибло ужасной смертью несколько буйволов. Первое убийство было совершено во время второго Рождества, проведенного мною в Руанде. Я и не подозревала об ужасающих бойнях, устраиваемых в парке на рождественские праздники, и неосмотрительно покинула лагерь на несколько дней в Рождество 1968 года. По возвращении выяснилось, что мои сотрудники просто-напросто заперлись в своих домиках ради собственной безопасности. Поблизости я обнаружила останки двух собак браконьеров, раздавленных о крутые берега Кэмп-Крик. Разбросанные буйволиные внутренности вывели меня на близлежащий холм, где браконьеры свежевали тушу. По словам сотрудников, собаки выгнали буйвола из леса на луг, а затем к реке рядом с моим домиком. В борьбе за жизнь буйволу удалось растоптать собак, но он не смог выстоять перед копьями охотников, возглавляемых Муньярукико. С тех пор на праздники я не покидала лагерь.

Второй буйвол был убит через несколько месяцев. Мои люди услышали рев страдавшей от боли «коровы» недалеко от Карисоке. Взяв с собой маленький пистолет, я пошла в указанном ими направлении на крики и обнаружила взрослого буйвола, зажатого в расщепленном стволе старой хагении. К сожалению, предсмертные крики пойманного в ловушку животного услышали и браконьеры, которые явились раньше и отрубили обе задние ноги своими пангами. Бедное животное тщетно пыталось встать на обрубки ног в луже крови и навоза. И все же у быка нашлись силы смело вскинуть голову при нашем приближении и фыркнуть. Как не хотелось убивать такого молодца, боровшегося за жизнь до последнего вздоха! По дороге в лагерь мне не давала покоя мысль, что в Вирунге угасло еще одно великолепное творение природы.

В начале 1978 года я организовала еженедельное патрулирование с ночевками в палатках или под деревьями, чтобы полностью оградить парк от браконьеров. Бесстрашные руандийцы, патрулирующие парк под руководством Мутарутквы, приводили в лагерь на поправку многочисленных животных — дукеров, бушбоков и даманов, попавших в ловушки.

В том же году заирская администрация парка позволила мне взять в лагерь молодого самца гориллы четырех с половиной — пяти лет на лечение. За четыре месяца до этого он угодил в проволочную петлю ловушки для антилоп, и его истощенное обезвоженное тело было уже поражено гангреной, начавшейся в обезображенном, гноящемся обрубке ноги. Когда я получила малыша, он был обречен, но я не могла не оценить поступка заирского директора, пытавшегося сделать все возможное для безнадежно больного животного и надеявшегося, что после выздоровления он будет выпущен на волю, а не продан в какой-нибудь зоопарк в Европе.

Новичок был немедленно помещен в хижину со свежей зеленью и ежевикой и прошел полный курс лечения, опробованный раньше на Коко и Пакер. Детеныш набросился на привычную пищу, уплетая ее за обе щеки и даже пытаясь ходить. К тому же он умудрился урчать от удовольствия, узнавая знакомые лесные звуки,

запахи и растительность. Шесть дней он доблестно боролся с запущенной пневмонией, обезвоживанием организма, шоковым состоянием и гангреной, но победить не смог. Сказать, что он умер спокойной смертью, без мук, было бы неверно, но ему была предоставлена возможность вернуться в родные горы, а не умереть в одиночку на цементном полу клетки зоопарка без ласки, ухода и любви. Выживи он, я бы нарекла его Ходари, что на суахили означает «храбрец». При вскрытии в больнице Рухенгери обнаружилось, что его легкие превратились в сплошную серовато-белую массу. Удивительно, что детеныш сумел так долго протянуть.

Поскольку гориллу поймали у границы парка под южным склоном горы Микено, я велела патрулям с особым вниманием осмотреть эту местность и отыскать остатки его группы. Поиски, однако, ничего не дали. Тем не менее в седловине между Карисимби и Микено патрули встретили множество браконьеров, обезвредили большое число ловушек, редко возвращаясь в лагерь без жертв незаконного промысла.

Однажды вечером, через несколько месяцев после смерти гориллы, африканцы привели в лагерь какое-то черное животное. Я бросилась им навстречу, думая, что они нашли еще одну попавшую в ловушку гориллу. И, только оказавшись рядом, я увидела, что у этой жертвы браконьеров длинный, едва виляющий хвост, два острых, стоящих торчком уха и необыкновенные глаза изумрудного цвета. Это оказалась немолодая собака, попавшая в то утро в проволочную ловушку, поставленную на антилоп. Патруль обнаружил ее, когда она беспомощно вертелась в петле. Проволока врезалась в ногу до кости и уже повредила надкостницу, но люди вовремя высвободили несчастную суку и осторожно принесли ее в лагерь. Я перевязала ужасную рану и заметила на другой лапе две узкие полоски белой шерсти на высоте нескольких сантиметров от земли, свидетельствующие, что она и раньше попадала в ловушки.

Целых три месяца она стойко переносила ежедневное промывание раны и перевязки. Вначале я опасалась, что ногу придется ампутировать ниже колена. Хотя мне неоднократно приходилось встречаться с собаками браконьеров, эта была первой, которая быстро привыкла к незнакомому доселе белому человеку. Ее приветливость, доверие и спокойное отношение к шипящим керосиновым лампам, тарахтящей пишущей машинке и громко вещавшему радиоприемнику убедили меня, что ее, как и Синди, браконьеры в свое время похитили у европейцев. Она быстро приспособилась к жизни в лагере, но я не могла выпускать ее на улицу без присмотра из-за многочисленных антилоп, включая Приму, которая давно считала лагерь своим домом. Страсть к охоте уже захватила ее, и я никак не могла отвадить ее от погонь за антилопами, за Кимой или курами.

Кима скоро сообразила, что новичок обуздан поводком, и стала получать удовольствие, прыгая на жестяной крыше моего домика и дразня собаку всякий раз, как я ее выпускала.

Когда нога у собаки зажила, я задумалась, что с ней делать. Пока я размышляла о ее судьбе, в середине 1979 года в Карисоке прибыла киносъемочная группа телевизионной компании Эй-би-си отснять материал о гориллах. Присутствие новых людей было для меня праздником. Я пришла в восторг, что в лагере появились девять посланников из внешнего мира. Среди них был Эрл Холлимен, актер, уже давно принимающий активное участие в деятельности одного из обществ, пропагандирующих гуманное обращение с домашними животными, в частности организации «Актеры и прочие — за животных». Выслушав историю собаки, Эрл назвал ее Поучер (браконьер). Однажды он спросил меня: «Как думаешь, Поучер сможет жить в Студио-сити в Калифорнии?» С того момента я почти поверила в чудеса. Несколько недель спустя Поучер улетела на авиалайнере в Голливуд где ветеринар провел ее полное медицинское обследование. Она до сих пор живет вместе с Эрлом и выбилась в телезвезды, зарабатывая немалые деньги как борец за права животных. Сотрудники в Карисоке вправе гордиться своей ролью в судьбе Поучер, похожей на судьбу Золушки.

Глава седьмая

Печальный конец двух семейств горилл

В течение первых двух месяцев работы в Карисоке мне приходилось делить свое время почти поровну между группой 4 под предводительством серебристоспинного самца Уинни, занимавшей юго-западный и западный склоны горы Високе, и группой 5, возглавляемой Бетховеном и обитавшей на юго-восточном склоне. В общей сложности обе группы насчитывали 29 особей, но, поскольку я еще не могла с точностью опознать половину из них, мне приходилось только догадываться о степени родства между взрослыми животными. Мои догадки строились на близости одних членов групп в сравнении с агрессивными антагонистическими реакциями других. Сходство таких внешних признаков, как «отпечатки носа», цвет шерсти, наличие сросшихся пальцев или косоглазие, также играло важную роль в установлении родственных связей в группах. К счастью, благодаря сильной сплоченности семейств отца каждого детеныша легко определить с достаточно высокой степенью достоверности. Первые дни уходили на то, чтобы выяснить состав двух основных групп и отыскать ключ к генетическим связям между отдельными особями.