Горизонты ада
Шрифт:
– Что? Станешь меня пытать? Попробуй, маленький человек. Я крепкий орешек, меня не расколешь. Я знаю боль. Давай старайся! Я ко всему готова, что бы ты ни придумал.
– Посмотрим, – мрачно проговорил я, затем повернул ее и разорвал на ней рубашку.
Не уверен, что знал, что собираюсь делать, но я ведь навидался всякого за время службы в гвардии. Я знал все болевые точки на теле человека, знал, как усилить боль и как ее продлить. Я дал себе клятву никогда не пользоваться этими знаниями, но в квартире Зиглера мою решимость и добрые намерения поглотил кровавый туман гнева. Однако,
Меня затошнило, и я отвернулся.
– Мой бог кормит меня болью, приучая ее не замечать. Он добр, щедр и мудр. Если бы только больше людей знали, насколько прекрасно служить столь могущественной сущности, они бы…
Я оставил женщину болтать насчет бога и тому подобного. Больше слушать не мог. Я подумал, не поторговаться ли с ней, не попытаться ли предложить ей жизнь за некоторые ответы, и решил, что она только рассмеется мне в лицо. Возможно, следовало вытянуть из нее правду хитростью, но в нынешнем своем состоянии я был на это не способен. Я плакал, как ребенок.
Прежде чем уйти, я позвонил Биллу. Рассказал, что узнал, сообщил, где забрать Валери и что случилось с Зиглером. Билл велел мне оставаться на месте, но я не мог. Сказал, что поеду домой. Он принялся возражать, настаивал, чтобы я оставался на месте, но я повесил трубку и ушел прочь, в мир, где оказалось намного больше мук и печали, чем я считал прежде.
23
Валери призналась в убийствах Николы, Эллен и Зиглера. Сказала полиции, что я не имею к ним никакого отношения. Не упомянула сообщника или любовника. Я не стал противоречить. Копы решили, что нашли убийцу, дела закрыли. Зачем портить им статистику?
Один дотошный репортер доискался, что существовала связь между мною и обеими убитыми женщинами. Некоторое время я был главной новостью: решительный герой-любовник, который нашел убийцу и сдал его полиции. Общественный пример, которому должны следовать дети. Репортеры новостных СМИ гонялись за мной по всему городу. Билл и Кетт старались держать их от меня подальше. Билл – потому что меня жалел, а Кетт боялся, что в разговоре может всплыть его имя.
Валери умерла спустя пару дней после признания. Повесилась в своей камере. Никто не знал, как ей удалось раздобыть веревку. Так или иначе, ее все равно посадили бы на электрический стул, так что она сэкономила городу время и деньги.
Пресса просто обезумела, когда Валери Томас покончила с собой. Идеальный конец истории, для полного завершения которой требовалось только интервью со мной. Журналюги безжалостно меня преследовали, пока Билл не вспомнил об одолжении, которое он когда-то сделал мэру, и тот велел редакторам отозвать своих гончих.
Дни сливались один с другим, а я один в своей квартире думал о Ник, Эллен и Валери. Мне следовало бы разыскивать демонического любовника, человека, который заманил Ник и Эллен, привел их к смерти и побудил
Вами и Кардинал поздравили меня по телефону. Я что-то пробормотал в ответ, не сказав правды ни одному, ни другому. Они бы вытрясли из меня всю душу, если бы узнали, что дело не закончено.
Я перестал мыться и бриться. День за днем носил одну и ту же одежду. Ел мало, да и то какую-нибудь ерунду. Потерял себя в воспоминаниях об Эллен. Мир для меня теперь не имел никакого смысла. Реальной была только Эллен.
Билл и Али пытались помочь. Они приносили свежую еду и выносили мусор. Иногда, просыпаясь, я обнаруживал, что, пока я спал, кто-то из них снял с меня одежду и постирал ее. Они разговаривали со мной, не получая ответа, болтали и делали вид, что все нормально. Я пытался реагировать, так как ценил усилия друзей, но сил не хватало. Я напоминал жертву лоботомии, человека, который может только пялиться, пускать слюни и иногда кивать головой.
К бутылке я не прикасался. Даже в самые тяжелые моменты мне удавалось бороться с искушением. Я превратился в жалкую развалину, но в душе знал, что в свое время смогу восстать из этих руин. Если же запью, возврата не будет. И такая жизнь останется со мной навсегда.
В период глубочайшего уныния в мою жизнь вновь впорхнула Присцилла. Она появилась в один из ничем не примечательных дней, скромно одетая и неуверенно улыбающаяся.
– Я пыталась дозвониться, – проговорила она, – но ты не отвечал. Я должна была приехать. Если хочешь, могу уйти.
Я ничего не сказал, просто жестом предложил ей войти.
Она сморщила нос, оказавшись в моей берлоге. Али и Билл уже несколько дней не приходили, и я совсем распустился. Грязные тарелки, плохо пахнущая одежда, переполненное помойное ведро.
– У тебя что, год борьбы с уборщиками? – пошутила она.
– Не нравится – проваливай, – пробурчал я.
Присцилла двинулась к двери.
– Подожди, – торопливо произнес я. – Извини. Я чаще всего не соображаю, что говорю или делаю. Не уходи. Пожалуйста. Сядь.
Она огляделась:
– Лучше постою, если не возражаешь.
Я умудрился через силу улыбнуться:
– Итак, ты пришла…
– Пришла, – кивнула она.
Последовало долгое молчание.
– Хочешь о чем-нибудь конкретном поговорить? – наконец спросил я.
– Ох, Ал. – Присцилла кинулась мне на шею. Я повалился в одно из заваленных грязными тряпками кресел, увлекая ее за собой. – То, что сделало с твоей женой это чудовище… Какой ужас! Не понимаю, как ты не порвал ей глотку. Я бы на твоем месте…
Она расплакалась.
– Все нормально, – сказал я, гладя ее волосы и думая о золотых прядях Эллен. – Все позади. Она мертва. Нет нужды плакать.
Присцилла повсхлипывала, потом с надеждой взглянула на меня:
– Ведь все кончено, правда? Их в самом деле она убила?
– Она ведь призналась…
– Я знаю, но… – Вздохнув, Присцилла выпрямилась. – Я все никак не могу забыть тот вечер, когда отправилась в «Скайлайт», чтобы встретиться с Ник. Она определенно сказала, что придет с мужчиной. Я сейчас все газеты читаю. Если им верить, Валери Томас действовала в одиночку. Репортеры пишут, что она была сумасшедшей.