Горькая правда
Шрифт:
— Ладно, поеду.
— Давай.
До аэропорта они едут в угрюмом молчании. Крайтон подруливает прямо к залу регистрации, останавливается напротив стеклянных дверей, выходит из машины, не вынимая ключей из зажигания, и открывает багажник. Фанни стоит рядом с ним, пока он выгружает свои вещи.
— Прости, Крайтон, — говорит она несчастным голосом. — Хорошего тебе отдыха!
Он поворачивается и уходит, не говоря ни слова. Стеклянные двери разъезжаются перед ним и тотчас смыкаются за его спиной.
А Фанни садится в машину, подстраивает под себя водительское сиденье, заводит мотор и включает радио: Известие было доставлено членам королевской семьи в Балморал, где они традиционно проводят лето, — объявляет диктор. — Надо полагать, принц Чарлз уже сообщил юным принцам о смерти матери.Фанни круто берет от кромки тротуара, свернув перед самым носом лимузина, водитель которого резко тормозит и сигналит. Рванув вперед, Фанни чудом избегает столкновения.
Растерянная, заплаканная, жадно вслушивающаяся в голос диктора, Фанни не замечает на выезде из аэропорта знак на М23 и оказывается на тихой проселочной дороге. Она едет медленно, вглядываясь во все дорожные знаки, силясь понять, куда попала.
— Не знаем о чем? — не выдержал Адриан.
— Диана погибла.
— Какая Диана?
— Диана, принцесса Уэльская.
— Чтo? — вскрикивает Элинор.
— Как? — вскрикивает Адриан.
И Фанни рассказывает о машине, которая неслась по Парижу, преследуемая папарацци, о туннеле, бетонном столбе, роковом столкновении.
— Когда же это произошло? — уточняет Сэм.
— Сегодня на рассвете.
— Это точно? Есть официальное подтверждение? — допытывается Адриан.
— Да. Мы слышали сообщение по автомобильному радио час тому назад или, может, чуть больше.
— Кто это мы?
— Мы с Крайтоном. По дороге в Гэтуик.
Адриан бросает взгляд в окно.
— Значит, Крайтон с вами?
— Нет, он улетел в Турцию.
— А вы отказались от поездки из-за смерти Дианы?
— Да, — подтверждает Фанни. — И, похоже, от отношений с Крайтоном тоже. Но я и помыслить не могла, что уеду в такую минуту.
— Но зачем вы прибыли сюда?
— В сегодняшнем "Сентинеле" у меня два материала. Ваше интервью. И отрывок из "Дневника". Почти весь о Диане, — Фанни умолкает и кусает губы.
— Ну и дела! — бормочет Сэм.
— Когда я услышала новость, меня просто оторопь взяла — я не поверила. Но тут же вспомнила, что написала в "Дневнике". И подумала о тех, кто, едва очнувшись от сна, узнает о смерти Дианы, откроет газету и прочтет мои подкалывания в ее адрес. Помню каждое свое слово: Она хочет существовать одновременно в двух ипостасях: как Мадонна минных полей, которая баюкает безногих-безруких младенцев, и как Мессалина Западного мира, которая упивается роскошью на быстроходной яхте Доди, в купальнике из леопардовой шкуры…
— Чудненько, — куражится Сэм. — Знакомый почерк!
— Не одна я пишу о ней — пишут и другие журналисты, но кому же хочется, чтобы такое появилось за его подписью в подобный день. Я бы все на свете отдала, чтобы эти слова исчезли, но ничего не исправишь: они напечатаны черным по белому и уже на пути в сотни тысяч домов… По радио сказали, что люди собираются у ворот Кенсингтонского дворца и кладут цветы у ограды. Передавали разговор репортера с женщиной, чьего ребенка Диана навещала в больнице… Я не могла сдержать слез, когда слушала. Крайтон решил, что у меня крыша поехала… Мы страшно поссорилась из-за того, что я не еду в Турцию. Он просто пошел к самолету, а машину оставил мне. Вообще-то я не в состоянии была вести — пропустила знак на шоссе, выезжая из аэропорта, попала на проселочную дорогу. Решила, что безопаснее оставаться, где есть. И все время слушала радио — раз за разом повторяли одно и то же. А у меня проплывали в голове слова из моего "Дневника". Принцесса в двух ипостасях— это подзаголовок колонки. Я спросила себя, а почему, черт подери, ей было не иметь двух ипостасей? Разве все мы этого не хотели бы, будь у нас такая возможность? До чего же подло. А потом, — тут Фанни поворачивается к Адриану, — я вспомнила, что у меня еще статья про вас в этом номере… Стала прокручивать ее мысленно и поняла, что она тоже не без подлинки. Тут мне попался на глаза указатель с названием вашей деревни… и я свернула.
— Чего же вы хотите? — вступает в разговор Элинор. — Чтобы мы вас простили?
— Это было бы слишком хорошо, — вырывается у Фанни, которая вроде об этом и не думала.
Адриан пожимает плечами.
— Ну, если наше прощение что-нибудь значит…
— Нет! — перебивает его Сэм. — Не давай ей выкрутиться, Адриан. Провалиться мне на этом месте, если я позволю ей выйти сухой из воды.
— О, я не имела в виду вас, мистер Шарп. Я вовсе не испытываю угрызений совести по поводу той публикации.
— Вот и хорошо. Я как раз собирался сказать, что вы можете засунуть свои угрызения совести себе в задницу, — заявил Сэм. — В жизни не слышал такой собачьей чуши — сплошные сопли.
Фанни даже не смотрит в его сторону.
— Послушайте, не нужно огорчаться из-за моего интервью, — обращается она к Адриану. — Никто его не будет читать.
— В каком смысле?
— В сегодняшних воскресных газетах будут читать только о Диане. Люди будут смотреть телевизор, слушать радио и, сгорая от нетерпения, ждать завтрашних газет. Сейчас все жаждут прочесть одно и то же, и это вовсе не моя статья о вас. Я потому и приехала — хотела вам сказать это. А теперь мне пора. Спасибо за завтрак.
Фанни выходит из комнаты. Слышно, как закрывается дверь, а потом — заводится мотор. Адриан подходит к окну посмотреть.
Элинор первой нарушает молчание:
— В голове не помещается.
— Что именно? Обращение Фанни Таррант на пути в Гэтуик? — интересуется Сэм.
— Смерть Дианы, — обрывает его Элинор.
— А-а, — тянет Сэм.
Они слышат, как шуршат шины по гравию. Адриан отходит от окна.
— Это так поэтично, правда? Прямо греческая трагедия. Трудно поверить, что жизнь способна так откровенно подражать искусству.