Горькая правда

Лодж Дэвид

— Бог мой! Почему ты не сказала тогда?

— Я думала, так будет лучше. Я думала, вы оба будете меня поддерживать, и, если ни он, ни ты не будете знать, кто отец, мы останемся вместе. Ну, как в расстрельной команде, когда неизвестно, у кого холостой патрон. — Подумав, она прибавляет: — А может, наоборот.

— Я… я… — Сэм лишается дара речи.

— Я была молоденькой, перепуганной девчонкой с кашей в голове. Я хотела только одного — чтобы беременности не было. Потом я очень мучилась. Однажды — ты тогда был в Америке на стипендии — я призналась

Адриану, что отец — он. Он сначала оторопел, как ты сейчас. Но очень скоро попросил выйти за него.

— И после всего ты смогла родить?

— Да. Но иногда думала: а вдруг тогда была девочка? Мне бы хотелось иметь девочку.

— Из нее могла получиться Фанни Таррант, — ехидничает Сэм.

— Не шути на эту тему, Сэм!

— А как я должен реагировать? Могу и рассердиться, если ты это предпочитаешь.

— Не надо, пожалуйста.

— Черт возьми, Элли! Ты же оставила меня в дураках.

— Знаю. Это было нехорошо. Прости меня.

— И по твоей воле я так и остался в дураках.

— Я пыталась обмануть себя, Сэм, притворялась, что ничего этого не было.

— Я в жизни совершил немало ошибок, и нешуточных, — говорит он с чувством. — И отлично бы обошелся без половинной доли в этой истории.

— Ну прости, Сэм, — повторяет Элинор. — Она подходит к нему и касается его руки. — Скажи, что прощаешь меня.

— Ладно. Прощаю тебя.

Элинор целует его в щеку и опускается в шезлонг.

— Сколько еще времени ты собираешься мириться с тем, что Адриан выживает тебя из дому?

— Не слишком долго. Как бы ни была ужасна писанина Фанни Таррант, всё лучше, чем сидеть и ждать. У меня такое чувство, что, когда худшее будет позади, рассеются и злые чары. Адриан снова будет разговаривать со мной, и мы как-нибудь все уладим.

— А если нет?

— Тогда я с благодарностью приму твое приглашение и перееду к тебе в гостевую комнату, — говорит она с бледной улыбкой.

Сэм садится на диван.

— Когда обычно доставляют ваши утренние газеты?

— По-разному. Все зависит от того, привозит ли их сам Барнс в фургоне или отправляет к нам на велосипеде сына. Когда ты приехал, я думала, это фургон.

— Почему бы мне не смотаться сейчас в деревню и не купить "Сентинел"?

— Барнс так рано не открывает.

— Но где-нибудь что-нибудь будет открыто.

— В такую рань в воскресенье — нет. На много миль вокруг.

Какое-то время они сидят молча.

— Забавно, — прерывает молчание Элинор. — Это похоже на воскресные утра в Лондоне, когда мы ждали доставки газет после выхода книги. У меня это всегда вызывало какое-то противное тошнотворное чувство: мучительная неизвестность, и ты взываешь к небесам, чтобы отзывы были хорошие, хотя умом понимаешь, что это глупо, — отзывы напечатаны и ничего нельзя изменить. Тысячи людей их уже прочли. Я всегда ненавидела это состояние. В такие минуты я сочувствовала Адриану.

— Хочешь, чтобы я дождался газет? Или предпочитаешь остаться одна?

— Не уходи, — просит Элинор.

— Тогда можно мне кофе?

Элинор

с улыбкой встает.

— Ну конечно.

— А мне нужно освежиться, как выражаются американцы.

— Воспользуйся туалетом за кухней. Иди за мной.

Элинор уводит Сэма. Через минуту-другую на лестнице появляется Адриан — на нем футболка и тренировочные штаны; спустившись, он пересекает холл и направляется прямиком к входной двери. Почти тотчас поворачивает назад, входит в общую комнату и обводит ее взглядом, словно кого-то ищет. Из кухни появляется Элинор, в руках у нее поднос со столовыми приборами. Увидев Адриана, она словно прирастает к полу.

— Если ты ищешь газеты, их еще не принесли.

Адриан и бровью не ведет. Он подходит к газетнице, стоящей рядом с камином, вытаскивает старое воскресное приложение, садится в кресло и делает вид, будто читает.

Элинор подходит к столу и разгружает поднос.

— Я готовлю кофе и тосты, — говорит она, — будешь есть?

Адриан не обращает на нее ни малейшего внимания.

— Приехал Сэм. — Адриан резко вскидывает голову и впивается в нее взглядом. — Он в туалете. — Адриан снова утыкается в газету. — Я все ему рассказала, так что ты с таким же успехом можешь прекратить свою глупую игру.

Адриан все так же игнорирует ее. Она со стуком переставляет посуду с подноса на стол и возвращается на кухню. Адриан перестает притворяться, будто поглощен чтением. Через несколько мгновений из кухни выходит Сэм.

— Адриан! Ты встал, — говорит он с несколько преувеличенной радостью.

Адриан смотрит на него холодно.

— Что ты тут делаешь?

— Сегодня прилетел из Лос-Анджелеса. Заглянул наудачу, чтобы прихватить свою керамику. — Он направляется к журнальному столику, на котором стоит его ваза и берет ее в руки.

— Ты вроде бы собирался уехать на месячишко.

— Планы поменялись, — отвечает Сэм, вертя вазу в руках. — Прелестный обжиг, — восхищается он.

— Ты хочешь сказать, что тебя попросили со студии?

— Нет, это я их попросил. Фигурально выражаясь.

Он ставит вазу на место.

— А в буквальном смысле?

— Самоустранился. Понял, что не желаю превратиться в голливудскую шлюху. Вот он я, сижу под большим пляжным зонтом рядом с собственным бассейном в Беверли-хиллз, в тысячный раз переделывая любовную сцену между двумя лесбиянками: Флоренс Найтингейл и молоденькой медсестрой…

— Флоренс Найтингейл была лесбиянкой? — удивляется Адриан

— По сценарию — да, — подтверждает Сэм. — В общем, сижу и вкалываю на своем лэптопе, и вдруг спрашиваю себя: а что это я тут делаю, зачем трачу свою драгоценную жизнь на эту фигню? Ну да, конечно, я очень даже неплохо заработаю, но кто может мне гарантировать, что это вообще будут снимать, а даже если и в самом делеснимать будут, воспользуются ли моим текстом или закажут другой, и вообще кому это все надо, если снимать будут через десять лет?