Горькая правда
Шрифт:
— А машина куда делась?
— Ну, какая тебе разница, куда делась эта клятая машина?
— Прости, я по привычке, — конфузится Сэм, — я же сценарист.
— У меня на подъезде к деревне бензин кончился, и домой я пошла пешком, через поле. Адриан отправился с канистрой бензина к машине. Доволен?
— Ну да, ты застала их врасплох, в купальных халатах, потому что они не слышали, как подъехала машина. Здорово — классно увязано.
— Сэм, это не твой очередной сценарий, это
— Моя тоже, судя по вышесказанному. Словом, ты осталась с…
— Ш-ш-ш, — Элинор предостерегающе подымает руку.
— Что такое?
Элинор спешит к окну.
— Нет, ничего. Мне показалось, что подъехал фургон Барнса.
— А кто такой Барнс?
— Он развозит газеты.
— В общем, ты осталась один на один с Фанни Таррант.
— Да. Я была возмущена, расстроена. А тут она говорит, что, как объяснил ей Адриан, он бросил писать романы, потому что ему больше нечего поведать человечеству. Она была в таком восторге от себя: ведь она сделала столь важное открытие — и так восхищалась Адрианом, что мне просто стало тошно. И я вывалила ей, как все обстояло на самом деле.
— И как же? — заинтересованно спрашивает Сэм.
— Он просто не мог вынести постоянных напоминаний о том, что все, что он ни напишет, не дотягивает до его первой книги.
— Ты имеешь в виду рецензии? Но он всегда говорил, что даже не заглядывает в них.
— Чистая ложь. Я просто покрывала его. Но дело было не только в рецензиях. Любой намек на неодобрение, подлинное или мнимое, повергал его в отчаяние. Когда "Из глубины" не включили в шорт-лист Букера, он, можно сказать, был на грани самоубийства.
— Надо же… И ты все это выложила Фанни Таррант?
— Да.
— Но предупредила, что говоришь не для записи?
— Нет.
Сэм закатывает глаза.
— Только этого не хватало!
— Я разозлилась. Была как в тумане. И не знала, что ее магнитофон работает на запись, пока она его не выключила. Когда вернулся Адриан, уже после ее ухода, я созналась ему в том, что натворила.
— И что он на это?
— Ничего. Ни одного слова.
— О Фанни Таррант?
— Вообще ни о чем. Он рта не открыл с того самого дня, разве что в присутствии посторонних. Тогда он принимается болтать, улыбаться, похохатывать, втягивает меня в разговор, словно ничего не случилось, но как только чужие уходят — будь то соседи, священник, уборщица, — он замолкает, только оставляет мне записочки.
Элинор роется в карманах, достает горсть сложенных, мятых бумажек и высыпает их на стол перед Сэмом. Он берет одну, разворачивает и читает: Завтра утром между половиной двенадцатого и часом дня мне нужна
— Почему ты терпишь это безобразие?
— Наверное, потому, что чувствую себя виноватой. Я выдала его тайну.
— Но ты же нечаянно.
— Нет, не нечаянно, — с грустью признается Элинор. — Просто я потом пожалела о сказанном. Но было уже поздно.
— Все равно, он сам тебя спровоцировал. Довел тебя до этого… а сейчас он где?
— Наверное, спит еще. Он перебрался в гостевую комнату, ложится на час позже меня и поздно встает, чтобы не завтракать вместе. Мы и в самом деле с тех пор ни разу не садились за стол в одно и то же время.
Сэм задумывается на минуту. Потом говорит:
— Элли, поехали ко мне. Сейчас же. Оставь записочку ему. Это приведет его в чувство.
— Нет, Сэм, спасибо.
— Ты позволяешь ему обращаться с собой, как с преступницей. Это же дикость.
— Знаю, но…
— Одевайся, собирай вещи и поехали. Пока он не проснулся. Давай же. — Сэм вскакивает, словно для того, чтобы заразить ее собственной решимостью. — И больше никаких оков. Разве только ты сама не хочешь от них избавиться.
Элинор улыбается.
— Спасибо, Сэм, не могу.
— Но почему?
— Если я сейчас уйду, я больше не вернусь. Это будет конец.
— Ну, может, ваши отношения исчерпаны.
— Я не хочу развода, Сэм! — восклицает Элинор. — Все вокруг, все знакомые в разводе. Я знаю, как это действует на людей. И ты это знаешь. И не хочу проходить через это, тем более в моем возрасте. Нужно было решаться десять лет назад, если я вообще собиралась разводиться.
— Но если брак трещит по швам…
— Нет, с тех пор как мы сюда переехали, стало гораздо лучше, — возражает Элинор. — Адриан бывает очень мил, когда он в хорошем настроении.
— О-о, кто-кто, а я это знаю.
— А с тех пор, как он перестал писать романы, он почти всегда в хорошем настроении. — Она прибавляет: — Либо притворяется, что в хорошем — а в моем случае это одно и то же. — Попытка отшутиться дается ей с трудом — голос у нее садится.
— Почему ты вышла за него, Элли?
Она какое-то время колеблется, как человек, балансирующий на краю пропасти. Потом очертя голову бросается вперед.
— Потому что он был отцом ребенка.
— Ты о чем?
— Когда я делала аборт.
Сэм смотрит на нее во все глаза.
— Ты же сказала, что не знаешь, чей это ребенок — его или мой.
— Но я знала. Я предохранялась, когда была с тобой.
— А когда с Адрианом — нет?
Элинор кивает. Сэм простирает руки к небу.