Горький дым
Шрифт:
Замечательные слова Уильяма Шекспира: «Весь мир – театр. В нем женщины, мужчины – все актеры. У них свои есть выходы, уходы, и каждый не одну играет роль».
На сцене мы с самого начала нашей жизни, с тех пор, как стали говорить. Подобрать слова и сказать их с такой интонацией, чтобы поверила мама, а сестры были наказаны.
Театр – это жизнь, он вобрал в себя всю многогранность темпераментов и характеров людей. Каждому из нас приходится исполнять различные роли: то мы робки, безнадежно влюблены, то решительны – вот она, игра чувств, эмоций, страстей, характеров.
Но не всегда так просто, как кажется на первый взгляд, потому что не каждому человеку дан дар от Бога – хорошо играть. Да, конечно, жизнь – не игра, не спектакль, в ней каждому – есть у него дар или нет – нужно играть свою роль, и играть ее с достоинством и честью. Наша жизнь – это не репетиция, где можно переиграть
Говорят, что судьба предначертана нам свыше, что, рождаясь, мы сразу попадаем на сцену жизни с установленными декорациями. Я осознаю это, но все-таки искренне верю, что в моем «театре жизни» я – режиссер, актер и зритель. Важная задача – найти свою роль. Даже если что-то будет не получаться, даже если будет казаться, что весь мир отвернулся от меня, – Я БУДУ ЖИТЬ! Я хочу, чтобы мой жизненный спектакль вызывал радость и печаль. Хочу, чтобы не был скучным. Хочу разукрашивать свой спектакль в такие краски, которые сам выбираю. И если это будет нужно, «я в сотый раз начну сначала, пока не меркнет свет, пока горит свеча».
Немного страшно оттого, что в конце всегда дают занавес и тушат свет. Но перед тем как наступит окончательная тишина, хотелось бы услышать аплодисменты.
В городе на Неве много театров. Но для меня есть самый любимый – БДТ имени Георгия Александровича Товстоногова. В нем я бываю часто, всегда перед этим волнуюсь, переживаю, боюсь опоздать, но удивительно – при этом прихожу одним из первых. Я смотрю на здание театры: электрические фонари освещают это замечательное место, все спокойно, красиво, радостно становится на душе. Вхожу и каждый раз впервые осматриваю все вокруг. Зал, полумрак, радостное волнение, ожидание. Люди вполголоса ведут разговор, увидев знакомых, приветствуют друг друга. Когда я нахожусь в зрительном зале театра, я испытываю удивительное чувство – чувство родства с этим местом. Мне все здесь дорого: плафон близ стены, падуга над портадом, угловые паруса, украшенные росписью с архитектурными и растительными мотивами. Портал поддерживают кариатиды. Любуюсь директорскими ложами, оформленными в виде экседр в обрамлении пышного барочного портика с коринфскими колоннами, разорванными фронтоном и картушем. Ярусы лож и балконов с позолоченными лепными украшениями, с бархатной обивкой барьеров и кресел. Чуть запрокинув голову, вижу белые облака и восемь пар амуров, непременных спутников любви и искусства. Творения Людвига Фонтана и Александра Карловича Гаммерштедта. Все пропитано их духом. Какое счастье, что рядом с ними и мой скромный труд – небольшой студийный корпус, в котором ведут репетиции. Он здесь, сразу за стеной театра, там, где артисты идут на сцену.
Вокруг красота. Я впитываю ее. И даже когда гаснет свет, она окружает меня. На сцене начинается своя, такая удивительная и настоящая жизнь. Все происходит перед моими глазами. Я чувствую свое дыхание и дыхание героев. Волнует только происходящее на сцене – сопереживаю, страдаю и радуюсь. Внезапно…Конец! Аплодисменты…Все единым порывом стоя аплодируют, и хочется приветствовать актеров как можно дольше. В глазах зрителей благодарность, каждый думает о чем-то своем, особом.
Выхожу на Фонтанку. На улице уже темно. И мысли какие-то другие: нет суеты, тревог, проблем. Хочется как можно дольше сохранить в душе это ощущение… Побывал в особом прекрасном мире. Смотрю на темную воду, совершенно спокойную. Она лижет и ласкает гранитную набережную, успокаивая и заставляя сделать переход в теперешнюю жизнь.
Как зарождается странное, порой мучительное, порой легкое, сладостно-восторженное состояние именуемое «любовь к театру»? Вероятно, у всех это происходит по-разному, в зависимости от возраста, воспитания, уровня культуры, места жительства и т. д. Но есть и общее – однажды возникнув, это состояние не покидает человека уже никогда. Очень точно это описал Михаил Афанасьевич Булгаков в своем «Театральном романе»:
«…Вьюга разбудила меня однажды. Вьюжный был март и бушевал, хотя и шел уже к концу. И опять, как тогда, я проснулся в слезах. Какая слабость, ах, какая слабость! И опять те же люди, и опять дальний город, и бок рояля, и выстрелы, и еще какой-то поверженный на снегу.
Родились
…Тут мне начало казаться по вечерам, что из белой страницы выступает что-то цветное. Присматриваясь, щурясь, я убедился в том, что это картинка. И более того, что картинка эта не плоская, а трехмерная.
…Я отчетливо слышал звуки рояля. Правда, если бы кому-нибудь я сказал бы об этом, надо полагать, мне посоветовали бы обратиться к врачу. Сказали бы, что играют внизу под подом, и даже сказали бы, возможно, что именно играют. Но я не обратил бы внимания на эти слова. Нет, нет! Играют на рояле у меня на столе, здесь происходит тихий перезвон клавишей. Но этого мало. Когда затихает дом и внизу ровно ни на чем не играют, я слышу, как сквозь вьюгу прорывается и тоскливая и злобная гармоника, а к гармонике присоединяются и сердитые и печальные голоса и ноют, ноют. О нет, это не под подом! Зачем же гаснет комнатка, зачем на страницах наступает зимняя ночь над Днепром, зачем выступают лошадиные морды, а над ними лица людей в папахах. И вижу я острые шашки, и слышу я душу терзающий свист…
…И ночью однажды я решил эту волшебную камеру описать. Как же ее описать? А очень просто. Что видишь, то и пиши, а чего не видишь, писать не следует. Вот: картинка загорается, картинка расцвечивается. Она мне нравится? Чрезвычайно. Стало быть, я и пишу: картинка первая. Я вижу вечер, горит лампа. Бахрома абажура. Ноты на рояле раскрыты. Играют «Фауста». Вдруг «Фауст» смолкает, но начинает играть гитара. Кто играет? Вон он выходит из дверей с гитарой в руке. Слышу – напевает. Пишу – напевает.
…Ночи три я провозился, играя с первой картинкой, и к концу этой ночи я понял, что сочиняю пьесу. В апреле месяце, когда исчез снег со двора, первая картинка была разработана. Герои мои и двигались, и ходили, и говорили…».
В этом отрывке Михали Афанасьевич описал свое собственное рождение – рождение Булгакова-драматурга. Оно было странным, причудливым, маловероятным, и в то же время необыкновенно точным психологически.
Так рождаются не только драматурги, но и зрители, только вместо маленькой освещенной коробочки-камеры, в которой движутся и говорят крошечные человечки, – сцена тетра. Она еще закрыта, но когда в зале погаснет свет и тяжелые малиновые волны занавеса раздвинутся, открывая декорации, сердце начинающего театрала забьется учащенно-радостно в ожидании чего-то необыкновенного, иного, с чем он еще никогда не сталкивался.
Настоящий профессиональный театр я увидел очень давно. Пятнадцатилетним мальчишкой я приехал из сибирской деревни в огромный город Иркутск. Нечего и говорить, что при первом знакомстве Иркутск показался мне поистине сказочным, недаром у него есть второе имя – «жемчужина Восточной Сибири».
В старой части Иркутска – неповторимые архитектурные ансамбли Драматического театры и Театра музыкальной комедии, нарядное здание в мавританском стиле – краеведческий музей, домик декабриста Трубецкого и, конечно, Ангара, непохожая ни на одну реку мира.
Первым спектаклем, который я посмотрел в иркутском драматическом театре, стал гоголевский «Ревизор». Я не смогу в точности описать, что со мной происходило во время представления, однако мои соседи – пожилая семейная пара – неодобрительно поглядывали в мою сторону. Видимо, я слишком бурно выражал свои эмоции – смеялся громче, чем положено, аплодировал дольше всех, пока не закрылся занавес…В общежитие студенческого городка я возвращался поздно, когда уже стояла прохладная осенняя ночь. Мое тогдашнее состояние можно определить как восторженно-бурное, даже идиотическое. Необъяснимый подъем владел мною: я корчил рожи, воображая себя главным героем, жестикулировал, говорил какое-то нелепости…Хорошо, что улицы в тот поздний час были уже пустыми и некому было наблюдать мое в высшей степени странное поведение.
Театр входил в мою жизнь, я почувствовал это. И уже позже, когда я работал, посещение театра всегда для меня было праздником. А бывая в командировке в других городах, всегда посещал местные драмтеатры, показатель, что был твердо убежден: театр – лицо города, показатель его духовного уровня. Кроме того, в любом, даже самом маленьком провинциальном театре всегда найдется то, что достойно удивления и уважения.
Иркутский драматический театр появился в 1850 году, когда генерал-губернатор Николай Муравьев-Амурский, большой театрал, уговорил труппу странствующих актеров остаться в городе и поработать несколько сезонов. Первые спектакли актеры давали в Благородном собрании, а через год завершилось строительство здания театра, которое торжественно открылось постановкой пьесы Николая Полевого «Русский человек добро помнит».