Горькое счастье
Шрифт:
– Вон и Вознесенское наше показалось, – говорил возница, показывая рукой на виднеющуюся за верхушками деревьев церковь. – Так что, ваше сиятельство, скоро ужо будем дома. Вот их сиятельства-то обрадуются! Который день ждем вас.
– Это хорошо когда тебя кто-то ждет, – произнес Николай. – Да и я, по правде сказать, Селиван, с радостью сюда возвращаюсь.
Он уже бывал дважды в этих местах и успел полюбить и людей вокруг и красоту местной природы.
По правде сказать, он немного волновался, как волновался всегда, когда надолго покидал родной дом.
– Года как три не был у вас, – сказал он, стряхивая пепел в сторону.
– Поболе, барин, будет, – откликается Селиван. – Уж четвертое лето нынче сравнялось, как вы изволили у нас гостить, – он прибавил ходу экипажу. – Эх, родные-родимые, с ветерком подкатим!
В то самое время, когда происходил этот ничего не значащий разговор между Николаем Закревским и кучером Селиваном, заблаговременно посланным, чтобы встретить долгожданного гостя на железнодорожную станцию, куда пару часов назад прибыл поезд с молодым графом, его тетушка княгиня Прасковья Сергеевна Шиловская сидела в кресле у окна своего дома и дремала в ожидании племянника. Ей было уже под шестьдесят. Это была высокая, статная женщина, которая все еще сохранила черты былой красоты.
Внезапно в комнату вбежала горничная.
– Ваше сиятельство, молодой граф подъезжают! – сообщила она радостным голосом.
– О Господи, проспала! – в волнении поднялась с кресла Прасковья Сергеевна и тряхнула головой, прогоняя сонливость. – И ты тоже хороша, нет бы разбудить заранее, а то Николаша подумает, что я уже совсем старуха и сплю сутки напролет.
Уже в дверях она спросила горничную:
– А Павел Григорьевич где?
– Его сиятельство уже поднялись и одеваются, – отвечала та.
– Ну и ладно, ладно… – произнесла хозяйка дома, зевнула и прикрыла рот ладонью: – Ох, ну и сонное нынче время.
Едва она появилась в дверях парадного входа в дом, как к нему лихо подкатил экипаж с Николаем.
– Слава создателю, приехал, наконец!.. – радостно произнесла Прасковья Сергеевна, спускаясь по ступеням навстречу гостю.
Тот поспешил к ней, они обнялись, троекратно, по русскому обычаю, поцеловавшись.
– О mon Dieu, mon Dieu (О, боже мой, Боже мой – франц.), какой ты стал взрослый! – произнесла хозяйка дома, несколько отстраняясь от Николая и рассмотрев его хорошенько. – И высокий да статный, просто не узнать!
– Да, ma tante (моя тетушка – франц.), мне уже восемнадцать недавно сравнялось, – отвечает юноша.
– Я так рада твоему приезду, chere amie (милый друг – франц.)! – искренне воскликнула Прасковья Сергеевна. – А то мы тут без молодежи только и делаем, что старимся потихоньку.
– А вы все так же прекрасно выглядите, – отзывается Николай. – Ah, mille pardons (Ах, миллион извинений – франц.)! Я чуть не забыл! – он быстро вернулся к экипажу, достал оттуда роскошный букет цветов и с поклоном вручил их тетушке. – Это вам, ma cher (моя дорогая – франц.), в знак восхищения вашей красотой, – в голосе Николая сквозь полушутливый тон сквозило искреннее чувство.
– Merci, mon cher, merci (Спасибо, мой дорогой, спасибо – франц.), – умилилась хозяйка дома, принимая цветы и целуя племянника. – Ты все такой же благородный рыцарь… как я рада, что вновь тебя вижу!
– И я тоже, – отозвался Николай, целуя тетушке руку.
– А вот и он! – раздался голос появившегося в дверях дома супруга Прасковьи Сергеевны князя Павла Григорьевича Шиловского, статного господина в летах с благородными чертами лица.
Князь легко спустился по ступеням и обнялся с Николаем, тоже троекратно, по русскому обычаю, расцеловавшись с ним.
– Как мы рады тебе, Nicolas (Николай – франц.), – произнес князь с искренним чувством, оглядывая гостя. – А ты стал совершенно взрослым… и табаком от тебя пахнет… уже куришь…
– Имею привычку с некоторых пор, – отозвался Николай.
– Ну, пойдем в дом, а то устал, видать, с дороги, – сказал князь, широким жестом приглашая молодого гостя. – Путь-то не близкий.
Все трое поднялись по ступеням к парадным дверям дома и зашли внутрь.
– А у вас все по-старому, – произнес Николай, оглядываясь.
– И мы тоже старые, – заметил князь.
– Avant tout dites moi, comment vous allez (Прежде всего, скажите мне, как вы – франц)? – поинтересовался Николай.
– Ах, mon ami (мой дорогой – франц.), в моем возрасте уже пора болеть, а то неприлично… – улыбнулся князь, – но, впрочем, о болезнях более распространяться не будем. Что нового в Петербурге, как дела у ваших?
– О делах после будете иметь беседу, – заметила княгиня, – поначалу отдохнуть с дороги требуется, а после и откушать.
– Я не устал, тетушка, – отозвался Николай.
– Ну, тогда милости прошу к столу, – Прасковья Сергеевна открыла дверь в залу, где уже был сервирован стол на три персоны. – Попробуешь наших воскресенских кушаний, а то, поди, столичное порядком надоело.
– И выпить недурно было бы, – произнес князь. – Или ты еще не постиг этого греха?
– Почему же, вина я выпью с удовольствием, – отозвался Николай.
– Что ж, кто не курит, не играет и не пьет вина – тот подозрительный элемент в обществе, – улыбнулся Павел Григорьевич, помогая сесть княгине и усаживаясь за стол сам. – Располагайся, ты тут дома, – проговорил он, обращаясь к Николаю.
Отведав воскресенских кушаний, они расположились в старинных креслах в большой гостиной.
– Я рад, что ты решил поступать в университет, – произнес князь, обращаясь к гостю. – Закревские всегда были людьми учеными.
– Да, я решил продолжить образование, а потому и приехал к вам по настоянию и совету родителей, – пояснил Николай.
– Послушание дело похвальное, – заметил князь. – Но сам-то учиться хочешь или только выполняешь родительскую волю?
– Очень хочу, – признался Николай.