Горькое счастье
Шрифт:
– И что же?
– Мужчины для того женятся, чтобы нас за самовар держать.
– Решительно не понимаю ваших слов! – воскликнул сопровождавший незнакомку господин. – Вы говорите загадками.
– Да какие тут загадки? Мужчины хотят нами, женщинами, согреться да в уюте жить. Вот я и говорю вам – я не самовар, чтобы об меня греться. Вы ведь для самовара жениться хотите, чтобы вам тепло и уютно было. И ради этого вы готовы терпеть жену, которая живет с другим, а вас не любит? И это есть для вас семейное счастье?
– Это
– Циничным обычно называют то, что есть чистая и неприукрашенная правда, – заметила незнакомка. – Впрочем, мне все равно, что вы об этом думаете. Вы славный человек, и я от всего сердца желаю вам добра и счастья, а потому хотела бы предупредить ваше несчастье.
– В любви, я думаю, есть одно самое страшное несчастие – когда ее не разделяют, – убежденно произнес спутник незнакомки.
– Вот от этого несчастья я и хотела бы вас предупредить.
– Есть ли у вас сердце?
– Разумеется, есть. Я, как и всякая женщина, к несчастью, имею его, но не вижу вокруг себя человека, которому стоит отдать это сокровище… – спокойным и твердым голосом произнесла всадница.
– Если вы ко мне равнодушны, то не беспокойтесь – я освобожу вас от моего присутствия как можно скорее, – заверил ее спутник.
– И будете весьма любезны. Мне бы сейчас хотелось побыть без постороннего общества.
– Вы имеете в виду всех или именно меня?
– И всех и вас в том числе, – сказала незнакомка и добавила твердым голосом:
– Я ни за кого не пойду замуж, никогда, никогда!
Тут она ударила хлыстиком коня по шее, и во весь дух поскакала прочь в лес, в самую чащу. Ее спутник последовал за ней.
Как две молнии пронеслись они мимо Николая и исчезли из вида.
А он, завороженный этой встречей, стоял и смотрел в ту сторону, куда унеслись прекрасная незнакомка и ее спутник.
* * *
Весь остаток вечера Николай провел, погруженный в воспоминания о нечаянно подслушанном разговоре. И вдруг понял, что прекрасная наездница очаровала его сердце. Впервые он взволновался от женской красоты. И это сладкое, незнакомое волнение было ему странным, неведомым и одновременно необычайно приятным.
– Уж не влюбился ли ты, мой друг? – спросила тетушка, заметив какое-то странное состояние своего племянника.
– Пожалуй, вы угадали, – ответил довольно храбро Николай.
– И в кого же, если не секрет?
– Я и сам не знаю в кого.
– Это прекрасно; в незнакомку, значит?
– Да, это так…
– И где ж ты, мой друг, ее увидел?
– Сегодня в лесу. Она ехала верхом. А с ней напару какой-то господин.
– О, молодые, горячие, полные жизни годы! – заметил старый князь, присутствующий при разговоре. – Когда ж не влюбляться как сейчас. В твои годы и меня тревожили грезы. Сколько раз бывал пылко влюблен – и не сосчитаю.
– Полно тебе, Павел Григорьевич,
– Ах, Прасковья Сергеевна, разве мы думаем в его летах о том, что надо? Мы думаем о том, что нам хочется, о пленяющих нас грезах, что волнуют и тревожат нашу молодую душу…
– Оставь, оставь эти разговоры, мой друг, не отвлекай Николеньку от его предназначения, – строгим голосом сказала княгиня.
– По правде сказать, тетушка, я и сам пока еще не знаю своего предназначения, – признался Николай.
– Так узнаешь, мой друг, если о серьезном думать будешь, а не о пустяках, – назидательным тоном проговорила его тетушка.
– Да какие же это пустяки? – возразил старый князь.
– Прекрати немедленно эти разговоры! – сердитым голосом проговорила княгиня. – Нам не о том надо его наставлять.
– Кто ж в его годы слушает наставления стариков! – махнул рукой ее супруг. – Касательно меня так я никогда никаких наставлений не слушал.
– Ну и что из того? Что хорошего получилось? – недовольно произнесла княгиня.
– А что плохого? – пожал плечами князь. – Женился на тебе, трех детей воспитал и в люди вывел, в достатке живу. Что уж тут плохого получилось, позволь спросить. Ладно, не стану попусту пререкаться, пойду-ка лучше отдыхать, – сказал князь и пошел к себе.
– Не особенно его слушай, – посоветовала тетушка, обращаясь к Николаю. – Он всегда был слишком волен.
– Как это, тетушка? – полюбопытствовал тот.
– Да так… – уклонилась хозяйка дома от его вопроса.
– Все же поясните мне про вольность Павла Григорьевича, – продолжил настаивать Николай.
– Думаю, что рано тебе про это знать, – твердо проговорила княгиня.
– Почему же рано, мне уже восемнадцать, я гимназию с золотой медалью закончил, – с некоторой досадой в голосе произнес Николай.
– И хвалю за это, – отозвалась его тетушка. – И горжусь тобой, милый друг. А про вольности Павла Григорьевича… не хочу об этом говорить. Станешь повзрослее – сам всё узнаешь. А в твои года еще рано голову этим забивать. Ну, хватит о праздном, пора и на отдых. Что-то я устала к вечеру, – княгиня поднялась, поцеловала Николая в голову, перекрестила и пошла в дом
Он остался один. Последняя часть разговора с тетушкой и особенно ее упоминание вольности ее супруга произвели в нем какое-то неопределенное волнение и даже любопытство.
Он поднялся и, услышав в глубине дома голос старого лакея Поликарпа, вошел в дом и, найдя его, поинтересовался:
– Скажи, любезный, а что в ваших краях говорят про Павла Григорьевича?
– О чем это вы, барин? – не понял его вопроса лакей.
– Я про то, что вольного делал дядюшка в молодые годы. Ты ведь давно тут служишь, а потому смелю предположить, многое знаешь про это.