Горькое счастье

Барвихин Аристарх

– Вы что же, участвовали в дуэлях? – поинтересовался Николай, с любопытством взглянув на князя.

– Приходилось. И не раз. Хотя Бог миловал – никого не убил. Однако ранил двоих, а раз в воздух выстрелил. Благородства ради. Больно уж ссора была пустяковая, не хотелось человека из-за ерунды опасности быть раненым или убитым подвергать.

– А сами вы бывали ранены? – спросил гость, вертя в руках старинного вида пистолет с искусными узорами и насечками на рукоятке и стволе.

– Однажды. Но повезло – в руку попали. Молодой был, быстро всё зажило.

– А

вы, дядюшка, оказывается бретер, – улыбнулся Николай.

– Не особо. Но честь свою не боялся отстоять. И спуску негодяям никогда не давал. За что даже взыскание по службе имел. В прежнее время не все начальники это дело одобряли. А нынче и подавно. А напрасно – будь дуэли широко приняты, так поосторожнее люди были бы в оскорблениях друг дружки. А то в наше время все смелы стали на язык. А все потому, что ответа за свои слова не боятся. А надо бы.

С этими словами князь закрыл ящик с пистолетами и убрал его обратно в шкаф.

– Спасибо, друг мой за труд, – сказал он. – А теперь лучше отправляйся на прогулку, пока погода не препятствует. В доме еще успеешь насидеться.

* * *

Николай послушал совета Павла Григорьевичи и отправился на прогулку верхом.

День стоял чудесный.

Все вокруг было ему интересно и привлекало его внимание.

И вот он, сын столицы, который родился и вырос в ней, который жил в огромных каменных домах – он теперь был в деревне, среди доброй семьи… Поле, река, лес, деревенский воздух, полная свобода без всяких гувернеров и воспитателей – все это давало ему еще не испытанные им впечатления. Множество невиданных явлений и предметов представлялись его любопытству, и на первых порах глаза его разбегались. Он впервые отчетливо глазами взрослого уже человека видел, как распускается лес, как ползет и лезет трава из земли, как сразу цветет вся окрестность, как живет деревенский житель. И иногда он останавливал лошадь, спешивался и шел пешком, прислушиваясь к шелесту листьев в лесу, голосам птиц и насекомых, ко всему лесному движению. Он с жадностью всматривался в невиданную им доселе по-настоящему жизнь и природу.

Изредка он задумывался о будущем, но мысль о нем как-то недолго удерживалась в его голове. Она всегда заканчивалась рассуждением: «Еще успею, ведь мне всего семнадцать лет».

При нем оставалась его юность, не миновали его еще те беззаботные, радостные месяцы взросления, в которые он развился почти во взрослого человека, а при том доброта и вера в людей еще не поколеблена скепсисом возраста. По счастью он еще не познал жизненного людского зла, а от этого все вокруг него было прекрасно, возвышенно и свято, а будущее представлялось ясным и безоблачным и казалось бесконечно длинным, практически нескончаемым.

Он знал хорошо только свою дружную семью и нескольких товарищей, да три-четыре семейства вокруг их семьи – все это были прекрасные личности. Правда, он слышал иногда, что жизнь не всегда весела, но он почти не видел зла, а кто видел мало зла, тот говорит о нем понаслышке,

да и говорит редко, потому что человека по-настоящему занимает только то, что он знает и испытал сам.

Проскакав довольно большое расстояние, он оказался на краю какой-то лощинки в самой гуще леса. Поблизости вился чистый ручей, заросший осокою. Квакали лягушки.

Очутившись в лесу, он снова спешился и пошел пешком, ведя лошадь под уздцы. Потом лег на траву и долго задумчиво смотрел на небо, голубое-голубое, как детские голубые глаза. Он следил за полетом золотистых облачков, которые тянулись по небу, и думал о том, как же прекрасен божеский мир вокруг него.

Вдруг в глубине леса послышался топот копыт. И вскоре на поляне, перечеркнутой тропинкой, показалась всадница на красивой вороной лошади. Было ей лет под тридцать, сидела она на седле весьма уверенно и смело.

Следом за нею ехал господин старше ее. Он чуть пришпорил лошадь и сравнялся с незнакомкой, которая взглянула на своего спутника и улыбнулась. Улыбка ее, как и вся она, была прекрасной.

– Так как же, Ольга Дмитриевна? – спросил ее спутник.

– Что? – спросила в свою очередь она.

– То, о чём мы говорили прошлый раз?

– Вы удивлялись, отчего я не выхожу замуж?

– Да.

– Не хочется, – просто и спокойно сказала незнакомка, и улыбка при этих словах исчезла с ее лица.

– Вы любили?

– Я?.. Да, я была замужем… впрочем, вы это отлично знаете…

– Какой преоригинальный ответ! – воскликнул господин чуть насмешливо. – При чем тут это? Любовь и супружество не всегда живут в согласии. Я спрашиваю – любили ль вы своего супруга?

– А вам какое до этого дело? – с некоторым раздражением сказала незнакомка.

– Но ведь вы же за покойного вашего мужа вышли?

– И что же? От того-то больше ни за кого и не пойду.

– И за меня?

– Вы что же, мне делаете предложение? Да? Ах, какой вы милый! – незнакомка рассмеялась звонким, переливчатым смехом.

– Да, делаю. Поверьте, Ольга Дмитриевна, что я рядом с вами иногда переживаю такие минуты, что… готов не знаю что с собой сделать. Одно знаю верно – я очень влюблен в вас. А вы?

Незнакомка молчала и остановила лошадь невдалеке от Николая.

– Скажите, Ольга Дмитриевна, вы согласны стать моей женой? – спросил ее спутник, тоже остановившись рядом с ней.

– Нет, – ответила незнакомка быстро и решительно.

– Можно узнать причину? – глухим голосом спросил ее спутник.

– Да никаких причин нет.

– Тогда в чем же дело?

– Отчего я не выхожу замуж за вас? – сказала всадница. – От того, что я решительно ни за кого не собираюсь выходить замуж. Да и зачем нам с вами жениться?

– Вы такая молодая, красивая, умная женщина…

– Женщина, но не самовар, – усмехнулась незнакомка.

– То есть как это? Какой самовар? – не понял ее слов спутник. – Поясните, пожалуйста, эти ваши слова. Я решительно затрудняюсь их понять.

– Ну, это когда муж с женой сидят у стола и пьют чай из самовара.