Горькое счастье

Барвихин Аристарх

– Дабы уходить из жизни не обезображенными уродством старости, а красивыми, богоподобными, не цепляющимися трясущимися от старости руками за жалкий остаток жизни. Как и подобает настоящим дворянам и людям. Это мое твердое убеждение.

– Что ж, в ваших словах, граф, есть много правды, горькой правды, надобно сказать, – заметил Роман Александрович. – Однако что же делать нам, тем, кто уже не так молод? Не стреляться же, право, из-за этого?

– Упаси вас Бог! Это не достойно дворянского имени.

– Дворянское имя… знаете, мой юный друг, линия дворянского сословия имеет у нас столь необозримое протяжение, что одним концом касается подножия

престола, а другим почти в крестьянстве теряется. Так что не всем приходится кичиться этим вот происхождением.

– Однако не одним происхождением дворянство сильно, но и честной жизнью.

– Признаюсь – приятно это слышать от вас, от человека молодого, – улыбнулся Роман Александрович. – Обычно молодость занята только мечтаниями о будущем, да любовью. Однако чаще всего молодые не в состоянии нести ответственность не только за любимых, но даже за самих себя. А у вас есть какая-нибудь сердечная привязанность, кто-нибудь покорил ваше сердце?

– Признаюсь – нет еще.

– Думаю, что это все у вас еще впереди, – произнес собеседник Николая и повернул голову в ту сторону, откуда стал слышен приближающийся топот копыт.

На дороге к барскому дому видна стала скачущая галопом красивая молодая женщина в длинной амазонке и круглой серой шляпе, на гнедой лошади. В ней Николай узнал ту самую незнакомку, которую повстречал недавно в лесу.

– А! – воскликнул Роман Александрович, – Ольга Дмитриевна изволила наведаться – вот приятный сюрприз!

Между тем всадница подскакала к дому и легко спрыгнула на землю, не дождавшись какого-то гостя, который направился было к ней навстречу. Проворно подобрав подол своей амазонки, быстро вбежала она по ступеням и, оказавшись на террасе, весело воскликнула, обращаясь ко всем присутствующим:

– Вот и я, господа!

– Милости просим! – произнес князь Павел Григорьевич, подходя к гостье и целуя протянутую ему руку. – Вот неожиданно-то, вот мило!

Прибывшая гостья была так привлекательна, так свежа, что все мужчины, смотря на неё, крутили усы, прищуривали глаза, а некоторые, несмотря на всю благовоспитанность, даже невольно крякали. Стройная, грациозная, необыкновенно гибкая, с громадными искрящимися зеленоватыми глазами, она была удивительно хороша собою. И трудно было понять, глядя на нее – где кончалась природа, где начиналось искусство – грань была неуловима. По виду ей не было и тридцати. Лицо она имела круглое, головку небольшую, пушистые белокурые волосы, острый, почти нахально вздернутый носик и веселые, несколько лукавые глаза. Насмешливость так и светилась в них, так и зажигалась в них искрами. Черты лица ее, чрезвычайно оживленные и подвижные, принимали иногда выражение почти забавное, в них проглядывал живой, веселый характер.

– Ах, какая прекрасная погода, господа, – произнесла она и засмеялась звонким и серебристым смехом.

– Позвольте представить вам Ольгу Дмитриевну Одинцову, – произнес Павел Григорьевич, обращаясь к собравшимся. – Впрочем, многие из нас уже счастливы знакомству с нашей прекрасной амазонкой.

– А говорят, в провинции нет ничего особенного… – сказал Роман Александрович, обращаясь к Николаю. – Как бы не так! Ольга Дмитриевна- отрадное исключение из общего правила. Жаль только, что мы нечасто имеем радость ее видеть. Она после кончины мужа почти безвыездно живет в деревне. Все в округе в нее влюблены. И не мудрено. Однако хотя она и одинока и не бескровная женщина, но решительно всем отказывает в замужестве. Впрочем, скажу честно:

она не из таких женщин, с которыми бывает достаточно завести любовную интригу. Там, где с другими женщинами видим мы развязку нашей страсти, с ней это только начало любви. Обычно женщины – это дорогие цветные каменья, которыми приятно поиграть, иногда и носить их. А Ольга Дмитриевна это поистине огромный брильянт, им надобно обладать вечно и стараться, чтобы не вырвали у вас из рук этого брильянта, которому цены нет. Кстати, тут много достойных предметов обожания. Вы уже с кем-то из наших барышень познакомились уже?

– Как-то не успел еще, – признался Николай.

– Кстати, а вы писали когда-нибудь стихи?– неожиданно поинтересовался его собеседник.

– Кто же не писал стихов и не сотрудничал в ученических газетах?

– И то правда. М-да, если бы не мое положение, не семья и не годы – увлекся бы Ольгой Дмитриевной непременно. Так уж устроено, что многие господа в моих летах вдруг обнаруживают тягу к шалостям и любовную активность. Так как вам она? Только честно.

– Что ж, мила.

– Знаете, здесь много этаких ангелочков-девочек, которыми можно увлечься, на которых можно жениться и даже любить, но Ольга Дмитриевна – другое дело: эту надобно слушать и удивляться.

– Удивляться?

– Да, ибо редко кто при такой красоте бывает еще и умен. Какие лучи жизни, какие флюиды молодости исходят от этой женщины! И так хороша, как отделена от всего этого провинциального мирка, так молода, так естественна и проста в каждом своем движении. Хотите, я вас с нею познакомлю?

– Нет, что вы, не надо! – запротестовал Николай, смущенный этим предложением.

– Нет, нет, не спорьте, я вас познакомлю, – решительно заявил его собеседник и тут же выполнил свое намерение.

Он подошел к стоящей неподалеку гостье и произнес:

– Вот-с, рекомендую, Ольга Дмитриевна Одинцова и граф Николай Петрович Закревский. Прошу любить и жаловать.

Роман Александрович тут же отошел от них и незаметно для молодой дамы подмигнул смущенному Николаю.

Однако не успели Николай и Ольга сказать друг другу и нескольких ничего не значащих вежливых слов, как появился князь Павел Григорьевич Шиловский и произнес:

– Прошу всех к столу. Мужья и жены врозь – они и дома друг другу надоели.

Все расселись. Николай и Ольга оказались рядом. Николай смутился ее близостью, но старался не показывать вида. Вскоре Ольга наклонилась к нему и прошептала:

– Хотите знать, зачем князь так оригинально распорядился?

– Зачем же? – так же шепотом спросил Николай.

– А вы уроните салфетку.

– Уронить салфетку?

– Да.

– Для чего?

– Чтобы иметь повод нагнуться и увидеть под столом истинную причину этого.

Николай так и поступил. Он как бы случайно уронил салфетку, наклонился, чтобы подобрать ее, и увидел под столом переплетенные ноги, а также руки, лежащие на чужих коленях…

Смущенный, он вернулся в прежнее положение и переглянулся с Ольгой.

Оба они не выдержали и рассмеялись. Никто за столом, будучи занятый каждый своим делом, не обратил на их смех внимания.

Смех этот неожиданно снял напряжение и неловкость, до этого момента сковывающих Николая. Он вдруг неожиданно для самого себя стал раскрепощенным и естественным. А когда после пиршества затеяли танцы и объявили мазурку, он спросил у Ольги:

– Peut-^etre m'accorderiez-vous la prochaine danse (Может быть вы подарите мне следующий танец – франц.)?