Горькое счастье
Шрифт:
Где-то недалеко раздался колокольный звон. Павел Григорьевич перекрестился и произнес со вздохом:
– Немало я был грешен, друг мой, а вот теперь под старость уверовал в Бога еще больше, чем прежде. Наверное, это из-за того, что скоро, скоро, он призовет меня.
Князь снова вздохнул.
– А мне кажется совершенно неестественным, чтобы человеческий ум мог совершенно исчезнуть, – сказал Николай. – Ведь не может быть так, чтобы то, что говорило, радовалось, постигало все окружающее, все запечатлевало в себе,
– Это мы только после смерти узнаем… – откликнулся на его слова старый князь. – Правда, уже и не расскажем никому… но, по правде сказать, я ужаса перед смертью не ощущаю вовсе… и все более склоняюсь к мысли, что со смертью еще не всё будет кончено, что моя душа и после могилы будет жить… и жить лучшей жизнью, чем, скажем, наша светская жизнь.
– Я совершенно с вами согласен, – заметил Николай. – А что касается светской жизни – так она меня совсем не прельщает.
– Что так?
– Слишком много в ней суетного и не искреннего.
– И вправду, мой друг, – согласился Павел Григорьевич. – Поверь мне, это именно так. Я бывал в свете, знаю его и потому вот что тебе скажу: остерегайся его. И вообще будь с людьми осторожен.
– Вы советуете мне не доверять людям?
– Нет, доверять нужно, но только в крайнем случае.
– В крайнем случае?
– Да, мой друг, только редким и проверенным людям. Особенно из числа нынешних.
– А чем же нынешние люди отличаются от прежних?
– Сердечности в них поубавилось не в пример прежним временам, а умысла прибавилось. Посмотри, что сейчас всех интересует: поесть, поспать, выпить, поиграть в винтишко. Думаешь, я так говорю, что стар стал?
– Нет, отчего же? Каждый имеет право думать на свой манер.
– А ты, конечно, не так строг к людям?
– Нет, не так, дядюшка. Я вижу в людях много хорошего.
– Это в тебе говорит молодой идеализм и, прости за резкость, неопытность. Я же в таком возрасте, когда знаешь наперед, кто что скажет и что сделает при любых обстоятельствах. Нынешние люди оскудели умами, чувствами, даже простыми человеческими словами… Особенно наша сонная, ленивая провинция.
– А я, по правде сказать, представлял помещичью жизнь поэтичной, – заметил Николай.
– Полно, полно, друг мой, – сказал Павел Григорьевич с грустью. – Провинция есть провинция. Сравни к примеру Москву и Петербург.
– В каком смысле, дядюшка?
– Петербург – чудо как хорош, настоящая столица, а Москва…
– Что же Москва? Признаюсь, мне Москва пришлась по душе.
– А вот я ее решительно никогда не любил.
Они поднялись по ступеням и вошли в дом.
– Вы бывали в Москве? – поинтересовался Николай, обращаясь к Павлу Григорьевичу.
– Да, жил в ней некоторое время и признаюсь – ужасно скучал.
– Почему же? Там хорошо, размеренно, не так много суеты, как у нас, в
– Правда, надо признаться, был я в Москве в молодые годы, когда кровь играла и бурлила, когда хотелось романов, приключений. Наверное, от этого и показалась она мне в ту пору скучной. Ведь известно: молодых не нужно много уговаривать, ибо правила их всегда были шатки. Это сейчас я все больше о нравственности размышляю, потому, наверное, что с миром разлучаться жалко… в нем много прекрасного было и есть… особливо любовь…
– Стоит ли влюбляться, по правде сказать? – задумчиво произнес Николай. – Лично у меня на этот счет большие сомнения. Не лучше ли употребить свои силы на что-то другое, более полезное для человечества?
– Любить как раз и надо, но только не всякого, а того, кто сего чувства достоин, – отозвался князь.
– Верные слова изволите говорить, князь, – слышится голос Прасковьи Сергеевны, которая при последних словах своего мужа появилась в комнате, где расположились Николай и Павел Григорьевич. – Но в жизни по-всякому бывает. Иногда сердце лежит к недобрым людям, что жгутся больнее всякого огня. Особенно в молодые-то годы. Ты сам-то, Николаша, влюблен ли уже в кого серьезным образом или еще минула тебя стрела Купидона?
– Подобных вещей не говорят, – ответил Николай сконфузившись.
– Ну, хорошо, не будем об этом, – сказала примирительно хозяйка дома. – Хотя я тебе скажу одно только – будь с головой в ладах, когда сердечко-то стучит. Иначе легко можно обмануться. Так часто бывает – сердце в омут ведет, в котором и утонуть недолго вместе с головой.
– Будто уж везде один обман на свете, тетушка, – откликнулся Николай. – Есть ведь и достойные люди.
– На кладбищах, Николенька, может быть, и есть, да только проку-то от них, мертвых, мало, – вздохнула Прасковья Сергеевна.
– По-вашему выходит, что все теперь только и делают, что лгут и никому уж и верить нельзя? – сказал Николай.
– Никому не запрещено, друг мой, верить-то: верь, сделай одолжение, если тебе так уж этого хочется. Но только про голову не забывай. Особенно с нынешними барышнями. Иначе придешь верной дорогой к гибели. А потому вот тебе мой искренний совет: держи себя в стороне от бойких девиц теперешнего времени. Они ведь нынче как: увидят юношу из хорошей семьи и сразу его в оборот берут.
– Можно подумать, что раньше этого не бывало, – заметил Павел Григорьевич. – И раньше таких было во множестве.
– Бывали и такие, спорить нечего, – заметила княгиня, – но много было и достойных девушек, скромных, благовоспитанных.
– А сейчас, что же, перевелись вконец? – усмехнулся князь.
– Сейчас, мой друг, уж больно все бойкие стали, просто беда с ними, никаких приличий не соблюдают, – откликнулась его супруга. – Живут без венчания, детей рожают – совсем стыд позабыли!