Горняк. Венок Майклу Удомо
Шрифт:
— План Смизерса может и сработать, сэр. Во всяком случае, я надеюсь.
— И я надеюсь, Джонс. И все же боюсь, что он не сработает.
— Разделяю ваши опасения, сэр.
— Следите за тем, как развиваются события и держите меня в курсе. Если у вас будут какие-нибудь предложения, сообщите их мне. Жду вашей помощи.
— Слушаюсь, сэр, — сказал Джонс. Он встал. — Спасибо за чай.
— Заходите, — сказал губернатор. — Если не возражаете, и я загляну к вам как-нибудь вечером инкогнито.
— Прошу вас.
— И
— До свидания, сэр, — сказал Джонс.
— До свидания, Джонс. И давайте без титулов, когда мы наедине.
Джонс спустился вниз и вышел из губернаторского дворца. «А Росли симпатичный парень», — подумал он.
Полицейский у ворот отдал ему честь.
Город, залитый палящим солнцем, словно вымер. В порту, всегда оживленном, было тихо. В гавани замерли пароходы. Даже солнце, казалось, застыло в зените, примкнув к бастующим.
Внизу, вдоль причала рыбацких лодок, шли двое. Они были увлечены разговором.
— Говорят, теперь уж белым этого не остановить. Говорят, Удомо сильный, его и тюрьма не сломит.
— А солдат видал?
— Видал, брат. Хотят запугать нас, как малых детей. Но вот увидишь, начнут они отнимать газеты, а газет все больше и больше будет. Говорят, их столько, что все равно всех не отымешь. Уже по всей стране их читают.
— А он освободит нас, этот Удомо?
— Говорят, если за ним пойдет народ, он горы своротить может. Подожди, придет день, он сам с нами будет говорить. Тогда все узнаем.
— А газету ты видел?
— Мне ее читали.
— И что там написано?
— Хочешь знать?
— Не хотел бы — не спрашивал.
— Ты можешь послушать. Только дай слово, что будешь молчать.
— Буду молчать.
— Даже если спросит полиция?
— Да.
— Ладно. А когда услышишь, что говорит Удомо, найди человека, которому веришь, и пошли его тоже послушать. Так слова Удомо обойдут весь народ. Знаешь хромого Джошуа?
— Знаю.
— Пойди к нему.
— И что?
— Там увидишь. Скажи, что я тебя послал. Иди.
Один ушел. Другой походил немного среди рыбаков, занятых починкой сетей, пока не встретил еще одного человека, которого знал, которому верил.
— Здорово, брат. Что скажешь об этой истории с Удомо?
— Я так понимаю, что он за нас стоит. И тюрьма ему не помеха.
— Я слыхал его слова. Хочешь послушать?
— «Хочешь послушать»! Я, брат, еще утром достал газету. Думал, сын почитает мне, когда вернется из школы. А собака полицейский отнял ее у меня. Отнял, да еще пригрозил…
— Потише, брат, я скажу тебе, где можно услышать его слова.
— Где?
— Слушай…
В грязные хибарки, затерявшиеся в тихих улочках, незаметно прокрадывались мужчины и женщины. Кто-то встречал их у дверей, брал с них клятву хранить молчание. Только после этого их проводили в комнату. И там им читали слова Удомо. Сначала слушателей собиралось не больше трех. Скоро число их пришлось удвоить, потом утроить. После чтения всем предлагали вступить в партию Удомо — партию «Свободу Африке». К вечеру в новую партию вступило свыше десяти тысяч человек. Каждый вступивший платил членский взнос — один шиллинг.
Газету читали по всему городу. И по всему городу шныряли полицейские, вылавливая крамольный номер «Куинстаун пост».
Но никаких беспорядков не было.
На рынке шоферы стареньких, ярко раскрашенных грузовиков, развозивших товары во все уголки страны, обязательно заходили к Селине перед тем как отправиться в путь. И каждый уносил с собой по сто экземпляров газеты. Несколько грузовиков было осмотрено при выезде из города. Кое у кого из пассажиров— по большей части у женщин — обнаружили отдельные номера. Но основная масса газет была надежно припрятана, и грузовики продолжали свой путь.
Люди заглядывали к Селине. Тихонько разговаривали с ней о чем-то и, не задерживаясь, уходили.
* * *
Доктор Эндьюра вошел в кабинет Смизерса и сел.
— Здравствуйте, — сказал Смизерс и посмотрел на часы. — У нас всего несколько минут до начала совещания. Сегодня утром я говорил с губернатором. Он весьма обеспокоен делом Удомо.
Смизерс внимательно следил за выражением лица своего посетителя. Он никак не мог понять, что за человек Эндьюра. Этих черных аристократов не так-то просто раскусить.
Едва заметная улыбка играла на губах Эндьюры, насмешливые огоньки мелькали в глазах. Он был очень высок — больше шести футов — и грузен. Но походка у него была удивительно легкая. Он, казалось, насквозь был проникнут сознанием собственного превосходства.
— Вот уж не поверю, чтобы наш милейший губернатор испугался какого-то пустозвона. — Он иронически улыбнулся, в горле булькнул смешок.
— Я говорю серьезно, — оборвал его Смизерс. Этот тип кого угодно мог вывести из себя своим слегка снисходительным тоном и оксфордским акцентом. Тоже мне, доктор философии, совершающий богослужения перед алтарем предков!
— Но и я не шучу, дорогой мой. Я очень, очень встревожен. Мне со школьной скамьи внушали, что англичане никогда ничего не боятся. Вспомните, как вы завоевывали свою империю. Вряд ли бы вам это удалось, если бы вы боялись каждого пустозвона, которому пришло в голову выкрикивать безграмотные лозунги. Не подрывайте в моих глазах авторитета нации, обладающей бульдожьей хваткой.
Смизерс еле сдерживал нарастающую ярость. Эндьюра заметил это и рассмеялся, колыхаясь всем своим огромным телом.