Горный цветок
Шрифт:
Долговязый старается не только заслужить расположение главаря. Он также хочет получить обещанную Биром награду. Шныриков не знает, что «кабан» обещал одарить любого, кто первым принесет ему весть о том, что пленный, как, криво улыбаясь, выразился Бир, «поумнел».
Но пленный не желает «умнеть».
— Проклятая порода, — шепчет красногубый. Он не понимает, почему пограничник молчит.
Бандеровцы, как правило, не брали солдат живыми. С одним, который попал к ним в руки в больничном халате прошлой осенью, возились два дня и расстреляли, так и не добившись ни слова. «Пограничники, — думает красногубый, — не как все люди. Почему этот молчит? Почему отказывается от денег, свободы? Разве ему не хочется жить?» Непонятное пугает красногубого.
— Ничого, — успокаивает себя бандеровец. — Ще трохи, и москаль расколется, як горих…
Рябой, в отличие от напарника, не задумывается.
— Грець з ним, що он там думает, — отвечает он напарнику, — нехай скажет хвамилии тех, хто им помогает. — Долговязый хочет одного: получить обещанную награду.
А Бир ликует. Сегодня ночью тихо: «зеленые шапки» потеряли их следы. С кем они тягаются? С Биром! Он еще покажет им! В том, что он перевешает предавших его мужиков, Бир уверен. Правда, пленный пока молчит. То не беда. Бели этой ночью хлопцы его не сломают, утром он лично возьмется за пограничника. Хватит!
А изувеченного Шнырикова память возвращает к первым дням войны. Пограничники не могли, не хотели отступать. Но их отряд, уже две недели дравшийся в окружении, получил такой приказ.
«Не хотим! Умрем, но не отойдем ни на шаг от границы!» «Нужно, поймите», — убеждал комиссар.
Николай видел слезы на глазах у многих. Никто не стыдился этих слез.
«Приказ! — сказал комиссар. — Нужно выиграть время, сохранить силы. Мы еще вернемся…»
— О чем же журишься? — ехидно спрашивает рябой.
«Зеленая шапка» знает: ночью его «зломают».
Четвертый день они возятся с пограничником. Не слишком ли? Заключительный допрос по «системе» Бира состоит из двух этапов: предварительного, который начнет сейчас долговязый, а продолжит красногубый, и заключительного, на тот крайний случай, если пленный все же не заговорит. Тогда лично Бир развяжет ему язык. Бандеровцы не сомневаются в том, что главарь сделает это.
Прошла ночь. Рано утром пришел Бир. Красногубый и долговязый обалдело смотрят на главаря. Они исчерпали весь арсенал, но сломать пограничника не удалось.
Бир понял все с первого взгляда.
— Ты похудав, голубе, — улыбается главарь и нарочито медленно наливает в кружку из кувшина холодную родниковую воду.
Шныриков теряет сознание. Его мучит жажда. Он старается не смотреть на воду, не думать о ней.
— Хлопцы кажуть, ты вроде не хочешь назвать заставы, пикеты, — продолжает главарь и маленькими глотками льет студеную воду. — А я, бачишь, не помню зла и хочу угостить тебя, як кума.
Что-то вроде улыбки изображает искусанный, окровавленный рот пограничника.
— Откуда мне знать, я ефрейтор…
— Ну, а свою заставу знаешь? — хмурится Бир, нарезая длинным ножом колбасу.
— Твои люди отбили память, — говорит Николай, боясь потерять сознание.
— Так-таки и отбили, — сочувственно кивает Бир, играя острым ножом. — А ты вспомни, как ходили до вас истребки. Як их звать?
Пограничник жестом дает понять, что ему трудно говорить. Закрыв глаза, Николай собирается с силами. Он вспоминает тревогу, старшего лейтенанта Варакина и Михаилу.
— Разве я могу знать всех истребков? — тихо отвечает Шныриков, безразлично следя за тонким блестящим лезвием.
«Кабан» настораживается.
— Назови, кого знаешь. Одного-двух. За каждого — золотом! — Бир подается вперед, как гончая.
Бир напирает, внимательно следя за выражением лица солдата, в душе главаря шевельнулось сомнение. Не дурят ли его? Чем вызвана неожиданная уступка солдата? Притворяется, задумав что-то? Хочет выиграть время? Или наступает спад, которого он ждал, и сила, с которой пограничник сопротивлялся, обернулась теперь против него самого.
«Зломался» — читает он на лице пленного. А что он говорил хлопцам? Упорство «зеленой шапки» могло и должно было так кончиться.
«Чем больше сопротивляется, тем сильнее зломается», — хвастал он вчера красногубому. Так и вышло.
— Ну, шо, надумал?
Бир читает растерянность на лице пленного. Его глаза испытующе смотрят на главаря.
— Развяжи руки, — шепчет окровавленный рот.
Бир недоверчиво смотрит в лицо солдата, не торопясь исполнить его просьбу. Опыт подсказывает ему — пограничнику верить нельзя. Но на что может еще надеяться пленный? Он один и едва живой. Отпусти его Бир, солдат и уйти без посторонней помощи не сможет. И все-таки… Бир ловит себя на том, что боится чего-то… Он злится на себя.
«Чекист — потому и злюся, — мысленно успокаивает себя главарь. — Видеть их спокойно не могу…»
Его взгляд встречается с глазами пленного.
— Не веришь? — шепчет Шныриков. — Понимаю… Ты трус, Бир! Ты обманешь меня. Ни денег, ни свободы, ничего не дашь! Кончай меня, трус! Трус! — сорвавшись, кричит он.
Лицо бандеровца багровеет.
— Не шуткуй зи мною, — хрипит главарь и внезапно решается: — Развяжите его, хлопцы!
Красногубый нехотя повинуется.
Шныриков пытается подняться с земляного пола и, сделав шаг, падает.
Красногубый и Бир поднимают обмякшее тело солдата. Бессильная, вялая мускулатура. Наступил спад. Бир ликует. Солдат не выдержал. Он уже наполовину труп. Произошло то, что предсказывал он. Пленный сломался. Один только раз его, Бира, «система» дала осечку. Главарь не любит вспоминать об этом. Тот упрямец красноармеец или матрос — под больничным халатом, в котором его взяли, была полосатая тельняшка — заявил на допросе: «Был раненый, убег из госпиталя на фронт».
Так Бир ему и поверил! Из госпиталя — на фронт. Не мог умнее придумать. Не знал москаль, до кого попал, а узнав, уперся. Так и не сказал до конца ни слова.