Город ангелов
Шрифт:
Слышу тихое восклицание за своей спиной, приглушенные всхлипы…
Во мне проснулось именно то, что ненавижу. Я начинаю метаться, из стороны в сторону, бегать по широкой комнате вдоль окна и прислушиваться к малейшим шорохам, приглядываться и прикладываться плечом к стыкам на окнах, предчувствуя нехорошее состояние. Я смотрю на телефон, и не могу поверить, что это происходит со мной. Прислушиваюсь к входным дверям, прикладываю ухо, и рука автоматом тянется к рукоятке, а палец – к спусковому крючку.
«Сейчас
Я за ручку тяну одной рукой, второй – оголяю пистолет, и про себя подсчитываю: «Раз – стреляю в упор; два – посылаю в правый угол; три – выхожу в коридор; четыре – достаю второй; пять – начинаю всех убивать». Делаю резкий рывок – пустота. Бросаю руку вправо – темнота. Иду по коридору, приближаясь к углу, высовываюсь – вижу всё тот же строительный хлам, одинокую подсветку где-то вдали.
Я бросаюсь назад, быстро захлопываю дверь, ныряю в широкую залу, и прилипаю к стеклу. Меня интересует то, что творится вон за тем углом, на пересечении «2й Южной» и «Центральной». Припаркованный фургон как стоял, так и стоит; рассортированные лица, прячущиеся в глубоких капюшонах, как ходили вдоль, так ходят и сейчас… Паранойя. Неужели опять? Вот, что бывает, когда сидишь взаперти и считаешь секунды. Воистину, ненавистное, мною, состояние жертвы, когда от твоих действий ничего не зависит. Ты загнан в угол, а на тебя позарились тысячи ртов.
Или нужно подождать, или дело совсем в другом…
Я бросаю весь свой гнев, пытаясь игнорировать внутренний голос, который говорит: «Беги… Оставь её, на хрен, и лети! Спасай свою шкуру». «Молчать!», — говорю ему в ответ. «Пошёл прочь!», – кричу и прижимаю уши кулачками, в которых сжимаю рукоятки пистолетов. Я хожу взад-вперёд, а боковым зрением наблюдаю, как девушка собирает остатки телефона… Это останки умершего существа, что мог накликать беду! Но с его ошмётками бережно относится, как будто это – её мать.
А я нервозно хожу и пытаюсь до десяти сосчитать. Как меня и учили: в рот что-нибудь взять, прикусить, сделать глубокий вдох и задержать… Гнев в себе растворить, злобу разогнать, страх в силе утопить, а паранойю – в разуме растворить.
Я делаю глубокий вдох – сразу выдыхаю. Набираю снова – мгновенно выпускаю. Делаю ещё раз – повторяю, и ещё раз – завершаю… Чувствую, как руки снова уму подчиняются, в глазах темнота растворяется, тело преображается и разум, вместе с кислородом, растекается по жилам. Я прислоняюсь спиной к любимому окну, и медленно к полу скольжу, посматривая на движения девушки, которая завершает похороны устройства.
Ставлю на предохранитель, и отсылаю в надёжное место пистолеты. Но продолжаю взглядом сопровождать фальшивые «похороны».
– Это подарок Элис, – говорит она, когда замочек отдела, где обрёл покой прах телефона, был закрыт. – Этот корпус… Те рисунки – она сама нанесла.
Я сижу, и сам себе удивляюсь. Насколько взрывоопасный человек! Ведь, минутой ранее, готов был убить, а теперь меня давит жалость и злоба за мерзкий проступок. Можно же было без истерии и эмоций, без крика и нервных метаний?! Ещё раз убеждаюсь, насколько разрушительны могут быть действия, когда не контролируешь себя… Нельзя поддаваться страху! Он только и ждёт, когда ты дашь слабину, пустишь на воздух горький голосок и примется тебя поедать… Твоими же руками убивать.
Сижу на левом колене, смакуя плодами своей глупости, что чётко выражены на её лице. Но, сказать «прости», язык пока не поворачивается.
Девушка стирает сопли рукавом и снова говорит, как ни в чём не бывало.
– У меня есть ещё один, – достаёт из бокового кармашка такую же узенькую «плитку», только чёрного цвета, с матовым покрытием, чуть поменьше ныне усопшего. – Его нужно зарядить, и поменять прошивку, – вертит перед носом, но прячет в своих руках.
Однако, наглая… И не боится же, что и этот отправлю на тот свет.
Я растягиваю губы, и пытаюсь улыбаться. Но получается, как-то, кривовато. Спрашиваю:
– Откуда?
– Спёрла у одного. Мне задержал оплату за парней… Вот я и…
Я приподнимаю брови озадаченно, вытаскиваю голову из капюшона.
– Продолжай, – говорю, увидев на её лице смятение, и признаки лёгкого стыда.
На голове шапка, после недавнего инцидента, так и продолжила висеть кривовато, лишь щеки чуть загорелись, порозовели; бледные губы растянулись, вынудив трещинки раскрыться, а глаза её и до этого блестели темно-синими камушками. И только чубчик не хочет сдаваться – под натиском шапки не желает слипаться со лбом.
– Короче, было дело… – работала с трансиками. Искала партнёров, договаривалась о встрече, и за небольшую плату их сводила вместе, чтобы… Ну ты понимаешь, в общем.
– Сутенёр, что ли? – я оформляю её мысли в одно слово.
– Мне не нравится, – посредник. Была посредником, между клиентом… То есть, тем, кто обожает секс с транссексуалами, и, собственно, мальчиками из нашего сообщества, – говорит она, закуривая снова. Но, затянувшись, решила продолжить, выпуская вместе со словами дым. – До тех пор, пока вот эта вот херня не приключилась…
Интересно, о чём это она?
– Какая?
– Ну… Охота на нас, – объясняет мне, погружая голову в туман. – Что бы ты не думал, хочу предупредить, что «это» ненавижу, и делала только из-за нужды. Понимаешь, – деньги. Всё из-за них.
– Дальше говори!
– Да что говорить?! Я…
– Про убийство! Какое отношение к этому делу имеет телефон?
– А, – ты про это, – говорит протяжно, осознанно. Её опять повело, – сигареты сильные. – Я стащила у последнего клиента, с которым встречался Джереми.