Город Цветов
Шрифт:
Княгиня Каролина прекратила разговор на эту тему. Она знала, как относится ее муж к тому, что их дочери будут выходить замуж в соборе в Джилии. Этот собор вызывал у него неприятные ассоциации. Но она не была бы женой Джакопо тридцать лет, если бы не знала, как управляться с его настроением. Она осторожно выведает у дочери Никколо, Беатриче, собирается ли герцог подарить им драгоценности. А если нет, она сама закажет что-нибудь подходящее для своих дочерей.
Ринальдо ди Кимичи стал совсем другим человеком. Послушавшись своего влиятельного дядю, он постригся в монахи. Теперь он был отец Ринальдо, с хорошими перспективами в недалеком
И он наконец-то избавился от Энрико, который приехал в Джилию, чтобы шпионить для герцога, Отец Ринальдо пытался забыть теперь о времени своего пребывания на посту посла, когда он приказал убить женщину, последнюю Duchessa Беллеццы, и с нетерпением ждал того дня, когда он будет помогать Папе на свадьбах отпрысков ди Кимичи.
Его брат и сестра собирались вступить в брак — Катерина и князь Фабрицио, который когда-нибудь станет герцогом Джилии и главой семейства. Ринальдо был доволен тем, как складывается его жизнь. Он мечтал о будущем — о том, как станет шурином герцога Фабрицио Второго и, возможно, потом самим Папой. Это было более приятной перспективой, чем та, с которой он столкнулся, когда ему не удалось присоединить Беллеццу к семейной пастве и когда он позволил этому черноволосому мальчишке ускользнуть. А если бы он стал Папой, это принесло бы ему даже больше власти, чем имел ее старший брат Альфонсо.
В Волане герцог Альфонсо разговаривал наедине со своей сестрой Катериной. Они также обсуждали день свадьбы. Альфонсо, как и Ринальдо, был доволен тем, что она выходит замуж так удачно и в пределах семьи, — настолько доволен, что даже не возражал, когда ему выбрали в жены Бьянку, младшую дочь старого Джакопо, хотя, к сожалению, она не приносила с собой титула. К тому же Бьянка была очень хорошенькой, а Альфонсо было немного одиноко в его замке, с тех пор как он четыре года назад унаследовал титул.
Его мать, вдовствующая Duchessa Изабелла, сбросила свой вдовий траур и готовилась к предстоящим празднествам.
— Нам нужно выяснить, что планируют твои кузины, дорогая, — сказала она Катерине. — Как невеста наследника герцога, ты должна быть самой нарядной, не так ли, дорогой Фонсо?
— Однако, матушка, моя собственная невеста не должна быть унижена, — мягко возразил герцог. — Как это будет выглядеть, если будущую Duchessa Воланскую отодвинет в тень ее же золовка?
— Это деликатные вопросы, — ответила вдовствующая Duchessa, чувствуя себя в своей стихии. — Но свадебные церемонии пройдут в Джилии, а их князь — гораздо более важная персона, чем мы.
— Тем не менее, мы должны чтить также и нашу семью,— сказала Катерина, которая втайне не возражала против того, чтобы затмить свою новую невестку, хотя у нее не было причин недолюбливать саму Бьянку. — Наверное, нам следует послушаться совета герцога Никколо?
Ее мать фыркнула, как совсем не подобало герцогине.
— Я думаю, мы уже достаточно наслушались его советов.
Изабелла предпочла бы, чтобы ее сын женился на дочери Никколо, чем на девушке из Фортеццы, но она сочла мудрым согласиться с планами герцога на его семью. И она вполне понимала, что Никколо еще не готов расстаться с Беатриче после своей недавней тяжелой утраты.
Изабелла вздохнула.
— Братья! — воскликнул Сандро, когда увидел, как они спускаются с телеги. — где вы были?
— Собирали травы, — ответил Сульен. — И мне нужно быстро их распаковать и спрятать в кладовую. А вы, если хотите, можете поесть в кухне.
Мальчиков привели в теплую кухню, где брат Туллио орудовал ножом и черпаком, а двое нервных послушников при-служивали ему. Он сердито посмотрел на Ская и Сандро, но смягчился, услышав, что их прислал Сульен.
— А, так аптекарь вернулся, — сказал он. — Брат Амброджио, отнеси ему немного закуски в столовую, Он не выйдет оттуда, пока все его травы не будут уложены. Что же касается вас двоих, то, я думаю, мальчиков надо кормить как следует,
Он угостил их хлебом, сыром из овечьего молока, помидорами и маленькими жесткими грушами, которые были настолько же сладкими, насколько твердыми,
— Ты знаешь, что он делает со своими растениями? — небрежно спросил Сандро, как только они уселись на низкую монастырскую стену, уплетая свою добычу.
— Конечно, делает из них лекарства, — ответил Скай, который не хотел всегда выглядеть невеждой.
— И? — настаивал маленький шпион.
— Ну, еще я знаю, что он делает духи из цветов, — сказал Скай. — И все виды лосьонов и зелий.
Сандро щелкнул его по носу.
— Уже близко, — проговорил он. — Но не только зелья, а так-же и яды.
Когда они вернулись в Палаццо Дукале в Беллеццу, Арианна выглядела уставшей, но была довольна проведенным днем. Она не сомневалась, что платье Франчески будет великолепным. Лучано проводил ее до двери и вернулся домой с доктором Детриджем и Леонорой, пока Франческа вышла переодеться к обеду.
Арианна болтала о кружевах с горничной Барбарой в своей личной комнате, когда к ней пришел Родольфо. Выражение его лица говорило о том, что случилось что-то неприятное; она ред-ко видела его таким обеспокоенным.
— Мы получили новое сообщение от герцога Никколо,— резко сказал он.
— Все его сыновья помолвлены, значит, это не предложение руки и сердца, — беспечно отмахнулась Арианна, хотя у нее по-прежнему было тяжело на душе.
— На сей раз это не предложение брака, — произнес Родольфо. — Он просит тебя снять мерки. Никколо ди Кимичи хочет послать тебе платье, чтобы ты надела его на свадебные празднества.
Глава 7
Сонная одурь
На следующий день Скаю было очень трудно сосредоточиться на занятиях. Сульен настоятельно попросил его стравагировать домой рано, но мальчик и не возражал. Новость, которую сообщил Сандро, ошеломила Ская. Неужели этот монах — отравитель? Или, по меньшей мере, делает яды? Но здесь на самом деле нет большой разницы: если ты что-то изготовляешь, то знаешь, для чего это будет использовано.
Скай попытался вспомнить, что ему говорил Сульен во время первого посещения Талии. «Лаборатория, где я готовлю лекарства и, конечно, духи». Он ничего не сказал о ядах. Скай был уверен в том, что Сульен — хороший человек. Но, может быть, в Талии шестнадцатого века понятия о хорошем и плохом были не такими, как сейчас в Лондоне?