Город кошек
Шрифт:
Тотчас, прежде незаметный, с верха парусинового навеса сорвался большой зеленый попугай и, теряя перья, с визгливыми, режущими слух воплями помчался прочь.
Конан узнал нападавшего. Увидя его, невозможно было его не узнать. Шестипалый продавец щербета, горбатый, как вепрь. И столь же заросший жестким черным волосом. В каждой руке у него было по ножу. Он был почти полностью обнажен, если не считать ветхой набедренной повязки. Все тело намазано маслом.
— Убью! — зарычал он, отирая с лица мякоть спелых плодов
— Теперь уже вряд ли, — заметил Конан, принимая боевую стойку.
На полуносом лице урода появилось сомнение. Он посмотрел вверх, на попугая, летающего кругами, продолжая вопить, потом опять на киммерийца. Лицо его вдруг исказилось яростью, он фыркнул, как лошадь, брызнув грязной слюной себе на подбородок и грудь, и снова атаковал.
На этот раз Конан не только уклонился, но и ударил мечом плашмя. Удар пришелся по горбу, и бедный продавец щербета полетел на землю с ускорением большим, чем ускорение свободного падения.
Он ударился лицом и взвыл от боли. Перевернувшись на спину, он еще раз пробормотал:
— Убью! — С трудом поднялся, вытирая тыльной стороной кисти кровь, сочащуюся из носа, и снова бросился на Конана.
Видно, он бесповоротно решил стать героем. Роль продавца щербета перестала его устраивать. К тому же, он, наверное, просто устал жить. Ну, что же, решил Конан, тогда он выбрал правильный путь.
Меч поднялся на уровень шеи продавца щербета и двинулся ему навстречу. А в следующее мгновение из шеи хлестала кровь.
Горбун выронил ножи и опустился на колени. Он схватился за шею, хрипя и булькая. Глаза его помутнели, но губы вдруг расплылись в улыбке.
— Вот и все, — пробормотал он и снова упал лицом в землю. Тело его разом все вздрогнуло, потом затихло.
Конан вытер меч о полупрозрачный шелк шатра, взял из горы фруктов один понравившийся ему персик и направился дальше на поиски вина или щербета.
Возле перевернутого паланкина, из которого высыпались подушки, он остановился и с любопытством заглянул внутрь. Ему казалось, что за занавесью кто-то прячется. Но паланкин бы пуст. Если не считать пузатой глиняной бутылки, заткнутой пробкой.
— Хм, — сказал сам себе Конан и взял ее. В руке образовалась приятная тяжесть. Еще внутри паланкина лежала страшного вида плеть кожаная, с мелкими металлическими крючкам. Пыточная штуковина — отнюдь не для благородных граждан.
Интересная идея пришла в голову Конану. Он усмехнулся и взял плеть тоже, сунув ее за набедренную повязку. Посмотрим, насколько Лилува хочет, чтобы ее наказали.
Конан выдернул пробку из бутыли и сделал большой глоток. Внутри оказалось отличнейшее вино, что очень взбодрило Конана и привело его в приятнейшее расположение духа. Даже развеселило.
Допив, Конан отбросил бутыль, воткнул меч в землю и поднял вверх пустые руки.
— Я не хочу вам зла! — проорал он, но в ответ только по-прежнему шелестели бумажные ленты.
— Что ж, — громко сказал Конан, желая, чтобы его слова дошли до ушей той, которой они были действительно предназначены. — Пойду искать свою красавицу. Думаю, она тоже жаждет встретиться со мной. У меня ведь еще осталось для нее мое жаркое семя…
И направился в сторону замка с тремя башнями разной высоты. Сам не зная почему, он был уверен, что красавица живет именно там.
12
Хиннар вбежал в покои госпожи и сразу повалился на пол в глубоком почтении. Он был весь потный и своим потным лбом оставил пятно на идеально отполированном полу. Лилува в недовольстве топнула ножкой. Движением руки она отослала служанок, оставив только мальчика с опахалом.
— Вижу, Хиннар, раб мой, тебе есть что сказать. Так говори.
— Да, госпожа. Ваш дикарь на свободе. Джебор освободил его.
Лилува вскочила с ложа и бросила кисть золотого винограда на пол. Из лопнувших виноградин потек сок.
— Я убью этого негодяя! Да как он посмел… — Она задохнулась от гнева, не в силах вымолвить больше ни слова.
— Не гневайтесь, госпожа. Он уже мертв.
— Что? Да как он посмел… — И вдруг до Лилувы полностью дошел смысл сказанного. Ноги ее подкосились и, она опустилась обратно на ложе. — Ну почему… Почему он всегда делает все мне назло…
— Народ ропщет, госпожа… Ваш дикарь выкинул господина Ханфия в окно прямо в толпу на базаре. А у господина Джебора вспорот живот, смотреть на него, говорят, весьма страшно. Люди боятся, госпожа… Поэтому никто особенно против Конана не выступает, все боятся быть убитыми…
Лилува задумчиво взяла персик и прижалась к нему щекой. Ворсинки на его кожуре бы мягкими и нежными, и запах от него исходил успокаивающий, тонкий, будто не существовало на свете всего этого народа с грязными ртами и ногами, который только и думал о том, как бы ему убить истинных властителей города.
— Так и что же… — томно произнесла она, искренне не понимая, чего от нее хочет презренный слуга.
— Теперь только вы можете остановить его, он уже сказал о вас… — Хиннар принялся вдруг отползать, словно нечаянно ляпнул лишнего.
— Сказал обо мне? — встрепенулась Лилува. — И что же он мог сказать обо мне, если ты в смущении отступаешь передо мной?
— Не гневайтесь, госпожа. Мой рот не в силах вымолвить то, что сказал пришлый варвар, — бормотал Хиннар.
Лилува вскочила. Вот теперь она разозлилась не на шутку. Больше всего она ненавидела, когда от нее скрывали то, что знали все остальные.
— Я гневаюсь, что ты молчишь! И клянусь всеми богами Стикса, что ты очень пожалеешь, что не держал свой поганый рот закрытым. Да ты даже пожалеешь, что я не казнила тебя раньше! За мелкие прегрешения!