Город Перестановок

Иган Грег

Дарэм из плоти и крови издал короткий высокий писк, затем с явным нетерпением дождался, когда второе окно, поменьше, не продемонстрирует Полу замедленное воспроизведение, где его речь прозвучит на четыре октавы ниже.

– Конечно же, понятно! Мы партнёры. Совершенно верно. Равные. Я бы не согласился на иное. Мы оба хотим достичь одного и того же, верно? Нам нужны ответы на одни и те же вопросы.

Пол успел передумать.

– Возможно.

Но Дарэма его колебания не интересовали.

Сквик.

– Ты же знаешь, что так и есть! Мы стремились к этому десять лет, и теперь всё наконец исполнится. Можем начинать, как только ты будешь готов.

Часть

первая. Конфигурация «Эдемский сад»

1. (Не отступая ни на шаг)

Ноябрь 2050 года

Мария Делука проезжала мимо вонючей дыры на Пирмонт-Бридж-роуд шесть дней подряд и всякий раз, приближаясь к ней, была уверена, что на сей раз её ждёт утешительный вид работающей ремонтной бригады. Она знала, что денег на дорожные работы и на ремонт дренажной системы в текущем году нет, но прорыв центральной канализации представлял серьёзный риск для здоровья окружающих, и было невозможно поверить, что им станут долго пренебрегать.

На седьмой день вонь уже за полкилометра стала невыносимой, и Мария свернула на боковую улицу, решив найти объезд.

Эта часть Пирмонта являла собой прискорбное зрелище: не то чтобы все склады пустовали, да и фабрики не все были заброшены, но всё выглядело одинаково запущенным; куда ни глянь – облупленная краска и крошащийся кирпич. Отъехав на запад с полдюжины кварталов, Мария вновь свернула и оказалась среди пышных садов, мраморных статуй, фонтанов и оливковых рощ, уходивших вдаль под безоблачно-лазурным небом.

Не задумываясь, она увеличила скорость, на несколько секунд почти поверив, что оказалась в каком-то парке, немыслимо ухоженном и хранимом в тайне посреди заброшенного района. Затем иллюзия начала разрушаться – крайнее неправдоподобие способствовало этому ничуть не меньше, чем самые очевидные погрешности. Мария продолжала жать на педали уже намеренно, словно надеясь, что скорость заставит все дефекты и противоречия слиться и исчезнуть. Затормозила она как раз вовремя, въехав на узкий тротуар в конце тупичка; переднее колесо велосипеда замерло в нескольких сантиметрах от стены склада.

Вблизи фреска не впечатляла: хорошо различимы отдельные мазки, перспектива явно искажена. Мария подалась назад, и ей не пришлось далеко отступать, чтобы понять, почему она обманулась. Метрах в двадцати нарисованное небо, казалось, смешивалось с настоящим; сознательным усилием можно было заставить границу проявиться, однако удерживать внимание на тонкой разнице в оттенках оказалось нелегко: она так и норовила расплыться и исчезнуть, словно какая-то подсистема в глубине зрительных участков коры головного мозга отталкивала идею небесно-голубой стены как неправдоподобную и активно способствовала обману. Ещё дальше и статуи с лужайками начали утрачивать двухмерность и перестали выглядеть нарисованными, а на углу, там, где Мария свернула в тупичок, все элементы композиции встали на места, и центральный проспект на фреске сходился в точку именно там, где сходилась бы дорога, не перегораживай её стена.

Найдя идеальную точку зрения, Мария постояла там немного, опершись о велосипед. Слабый ветер холодил вспотевший затылок, потом начало припекать утреннее солнце. Вид зачаровывал, и мысль, что местные художники взяли на себя столько хлопот ради того, чтобы скрасить монотонное однообразие района, грела душу. В то же время Марию не покидало ощущение, что её надули. Она не возражала против секундного вовлечения в иллюзию, но трудно смириться с невозможностью обмануться снова. Можно было сколько угодно стоять и восхищаться артистизмом изображения, однако ничто не могло вернуть восторга, нахлынувшего на неё в мгновения веры.

Она поехала прочь.

* * *

Дома Мария вскрыла пакет с едой; потом, подняв велосипед, прицепила его к раме на потолке гостиной. Дом на террасе, простоявший сто сорок

лет, по форме напоминал коробку с овсяными хлопьями: двухэтажный, зато в ширину такой, что едва помещалась лестница. Первоначально он находился в ряду из восьми таких же, но четыре дома, стоявшие с одной стороны, были выпотрошены и переоборудованы под офисы архитектурной фирмы, а три других снесены, чтобы освободить место дороге, которую так и не построили. Единственный сохранившийся дом теперь считался неприкосновенным согласно каким-то странным пунктам законодательства о культурном наследии, и Мария купила его за четвёрть стоимости самой дешёвой из современных квартир. Ей нравились странные пропорции помещений, а будь в нём просторнее, он, конечно, не казался бы столь управляемым. Планировка и всё содержимое дома были запечатлены в её голове так же отчётливо, как собственное тело, и Мария не помнила, чтобы когда-либо положила не на место хоть малейший предмет. Она ни с кем не могла бы делить это жилище, но, предоставленная самой себе, похоже, нашла необходимое равновесие между потребностью в пространстве и правильной организацией жизни. К тому же она считала, что к домам нужно относиться как к транспортным средствам: физически они были закреплены на месте, но подвижны логически, а по сравнению с одноместной капсулой космической ракеты или с подводной лодкой пространство здесь было отмерено более чем щедро.

Наверху, в спальне, заодно служившей кабинетом, Мария включила терминал и глянула в резюмирующую строку электронной почты. Со времени последней проверки прибыло двадцать одно послание, все помечены как «мусор» – никаких писем от знакомых и даже отдалённо ничего похожего на предложение оплачиваемой работы. «Верблюжий глаз», её программа просмотра входящей корреспонденции, обнаружил шесть просьб о пожертвованиях на благотворительность (все на вполне достойные цели, но Мария постаралась очерствить душу), пять приглашений участвовать в конкурсах или лотереях, семь каталогов розничной торговли (все похвалялись, будто сформированы под её запросы и «потребности текущего стиля жизни», но «Верблюжий глаз», оценив их содержание, не нашёл ничего интересного) и три интерактивных письма.

Обычная, «глупая» аудиовизуальная, почта приходила в стандартных, прозрачных форматах, но интерактивки представляли собой исполняемые программы, написанные машинным кодом с глубокой шифровкой данных, специально рассчитанной на то, что человеку проще будет с ними поговорить, чем почтовым приложениям – просмотреть и классифицировать. «Верблюжий глаз» прокрутил все три интерактивки (на виртуальной машине с двойной подстраховкой – симуляции компьютера в симулированном компьютере) и попытался их провести, убедив в том, что они произносят свой текст перед настоящей Марией Делука. Две программы, предлагавшие услуги – пенсионного фонда и медицинской страховки, – попались, но третья каким-то образом определила подлог и замкнулась, ничего не раскрыв. Теоретически «Верблюжий глаз» мог проанализировать программу и точно определить, что она сказала бы, если бы попалась на удочку, но на практике это заняло бы не одну неделю. Выбор стоял: избавиться от послания не глядя или поговорить с ним самой.

Мария запустила интерактивку. На терминале появилось мужское лицо, встретилось с ней взглядом и дружески улыбнулось. Она вдруг поняла, что «собеседник» слегка напоминает Адена. Достаточно, чтобы вызвать на её лице проблеск узнавания, которого не могла бы выразить маска, сработанная ею для «Верблюжьего глаза». Мария ощутила смесь раздражения и невольного восхищения. Она никогда не жила вместе с Аденом, но, несомненно, средства анализа данных соотнесли использование кредитных карточек в ресторанах или ещё где-нибудь и выявили между ними отношения, не включающие совместного проживания. Картирование связей между потребителями продолжалось не первый десяток лет, однако использование этих данных таким образом, в качестве проверки подлинности адресата, было новеньким трюком.