Город под куполом
Шрифт:
В этот момент в комнату зашёл Малышев. Он услышал последние слова напарника и, схватив его за ухо, несколько раз с силой дёрнул.
– О чём ты треплешься, а? Болван, им нет место среди приличных людей! Это даже не люди, это – фанатики! Хочешь, чтобы тебя расстреляли за диверсию?
– Я просто… – заныл Гумберт.
– Что ты просто? По-хорошему, я должен буду все твои слова указать в отчёте. Но я этого не сделаю. Учти, что будешь в паре с кем-то другим, и додумаешься ляпнуть нечто подобное – так сразу ставь крест на своей карьере, а то и жизни.
Гумберт кивнул и принялся одеваться.
– Какой порядковый идентификатор у моей дочери? – спросила она.
Малышев расхохотался. Чанъэ тоже улыбнулась.
– Нет у неё никакого идентификатора. Она человек, понятно!
– То есть, она живорождённая? – Чанъэ вскрикнула от восторга.
Это было невероятно. Живорождённая дочь. Видимо Лотари очень высоко оценил её заслуги, раз решил порадовать таким волшебным даром.
Гумберт раскашлялся. С хрипом и надрывом. От кашля его буквально согнуло пополам, а на каменный пол упали несколько капель крови. Малышев участливо похлопал его по спине.
– Есть у вас тут что-нибудь, чтобы помочь человеку? – резко спросил он Чанъэ.
Помочь? Как помочь? Чанъэ быстро прошла на кухню и принесла нож, но Малышев грубо оттолкнул её руку.
– Дура! Ещё бы топор притащила.
Гумберту, тем не менее, полегчало. Он выпрямился, и Чанъэ заметила, что его лицо стало ещё бледнее.
– Нормально, – просипел он напарнику, отстраняя его рукой, – жить буду. Пневмония, так её! Никак не могут вылечить. Вся зарплата на этих живодёров-врачей уходит. На них и на машину.
– Скажи спасибо, что работаешь в «Ладе», и как сотрудник имеешь право на три приписных автомобиля. Потерпи. Жизнь коротка, ещё отмучаешься. Многие бы тебе и так позавидовали.
Малышев похлопал Гумберта по плечу и двинулся в коридор.
– Пошли. Тут нам больше делать нечего. Ребёнка сдали, процент свой взяли. Если будет желание, сходим в какой-нибудь бар, пропустим по стаканчику.
Гумберт задержался. Он подошёл к ней и впился своими губами в её губы. Чанъэ задумчиво прислушивалась к движению его языка внутри рта. Что надо сделать? Это было что-то необычное. Может, откусить? Или глотнуть? Или засунуть в ответ свой язык.
Она потрогала своим языком язык Гумберта, и он тут же отстранился от неё.
– Послушай, я не был таким. Я не такой на самом деле. Ты не подумай, что я насильник или что-то там подобное, – забормотал он, часто моргая. – Я не единственный ребёнок в семье, понимаешь. У нас семья бедная была, и мне просто повезло, что я попал по программе помощи многодетным на усиленное обучение. И смог выучиться на геодезиста. А пока учился, у меня ни на что не было ни денег, ни времени. Меня девочки били, – Гумберт моргнул ещё раз и заплакал. – Поняла, да? По почкам били, по голове, в грудь камнями бросали. Всё из зависти. Потому что они знали, что я вырасту и стану человеком, а они останутся на задворках жрать крыс.
Чанъэ наслаждалась его слезами, но было в них что-то нездоровое. Наверное, этот Гумберт не был счастлив сейчас. Чанъэ погладила его по голове, и он разрыдался ещё сильнее.
– Береги девочку, ладно? – он наклонился и поцеловал её ещё раз. После чего вышел.
– Пока, куколка! – крикнул на прощание Малышев, перекидывая карабин за плечо.
– До свидания, Сто восьмая, – сдержанно молвил напарник, стараясь не оборачиваться на девушку.
– Да благословит вас Солнце! – ласково ответила Чанъэ, прижав руки к истерзанной груди.
Как только дверь за неспокойными закрылась, Чанъэ поспешила в душевую, навестить свою живорождённую дочь. Девочка наполовину сползла с кресла, но глаза её были наполовину открыты.
– Ты чего-нибудь хочешь, милая? – спросила Чанъэ, склонившись над ней.
В ответ девочка содрогнулась всем телом, и изо рта у неё вырвался судорожный вздох. Глаза закрылись, но открыть дочка смогла только один, и снова лишь до половины.
Чанъэ подняла девочку и отнесла на кухню, где попыталась усадить на стул. Удержаться на стуле малютка не сумела – её голова перевешивала и то откидывалась назад, то падала подбородочком на грудь. Тогда Чанъэ положила девочку головой на стол и, напевая солнечную песенку без слов, принялась накладывать малышке манны.
На экране-проекторе шла передача изображений восходящего солнца в горах. Завораживающая прекрасная картина. Чанъэ попыталась заплакать от счастья, но у неё ничего не выходило, как бы она ни пыталась наморщить нос или поморгать. Как же неспокойные это делают? Наверное, они ещё более счастливые, чем жители Города Солнца. Ведь у них есть возможность каждый день созерцать и трогать великого Лотари.
Придвинутая прямо к лицу чашка с манной не пробудила малютку. Чанъэ подняла её за волосы и стала вкладывать пищу ложечкой в рот, но еда вываливалась обратно. Дочка даже не пыталась её проглотить. Ну, хотя бы больше не заваливалась назад. Глаза её теперь были широко открыты, и в них стояли слёзы.
– Ма… – услышала Чанъэ.
Она замерла, не донеся ложечку до рта девочки. Мама? Улыбка Чанъэ стала ещё шире. Конечно же! Мама! Из коридора на кухню устремились три зелёных лучика – солнце входило в зенит над городом. Она будет очень хорошей мамой, самой лучшей. Она сделает всё для своей милой, нежданной, живорожденной малышки.
– Когда ты перестанешь быть мягкой, станешь радоваться солнцу, я покажу тебе наши фонтаны и обелиски. Мы пройдёмся с тобой по городу, где ты сможешь насладиться улыбками прохожих и теплом. Мы сядем в подземный поезд, который увезёт нас на Пангею, и ты будешь так же счастлива, как и я.
Лицо девочки мягко опустилось в чашку с манной, и рядом со щекой стал надуваться золотой пузырь.
Глава 6
Вкушал ли Бог с древа познания
Утро поприветствовало Данко холодом и лёгким снегом. Он так и проспал всю ночь в своей машине, припарковавшись на стоянке для гостей «Лады» возле местного офиса в Новом Доме.
Что он тут делает? Судя по включенным фонарям, вывеске и снующим туда-сюда работникам, офис работал круглосуточно. Однако Данко не спешил войти. Знают ли они там внутри, что он здесь? Сначала он ожидал отряд корпоративной полиции, но потом сам же посмеялся над своими мыслями. Стали бы ему переводить подобные суммы, если бы хотели убрать с дороги. Он нужен «Ладе» – но вот зачем?