Город под куполом
Шрифт:
Тут Авель обнаружил удобный настил из хвои, будто специально насыпанный для него неведомыми силами. Оценив дружелюбие земной фауны, он встретил такое же дружелюбие со стороны земной флоры. Авель с удовольствием погрузил лицо в мягкую ароматную хвою и, улёгшись, уснул. Ящер остался сидеть неподалёку.
***
Прошла неделя с той поры, как Авель покинул корабль.
Они с Ящером так и продолжали идти вглубь леса, но ничего нового с той ночи Авель для себя не открыл. Ящер продолжал приносить ему питательные плоды, взяв на себя полную ответственность за пропитание пришельца, но, ни на слова, ни на мысли Авеля ответной реакции не следовало. Таких же больших и древних деревьев, как то, что приютило агента в первую ночь, больше не встречалось, и Авелю приходилось спать либо на голой земле, лишь слегка
Вода в изобилии встречалась в виде ручейков. Один раз возле такого ручейка Авель увидел детскую рукавичку. Он собирался изучить находку поближе, но Ящер моментально схватил её и уволок прочь, словно оберегая человека от контакта с этим предметом.
И вот спустя неделю Авель увидел шоссе.
Обычное автомобильное шоссе. Оно тянулось в сторону монументального, блестящего под лучами солнца мегаполиса, увенчанного пиками стеклянных небоскрёбов, пребывающего в степенном величии. Ни автомобилей, ни людей, ни ящеров на шоссе не было. Впрочем, Авель был бы рад увидеть даже гужевые повозки с лошадьми.
С того места, где Авель, покинув пролесок, совершил это чудесное открытие, до шоссе было немногим около полтысячи метров вниз по крутому склону. Спуститься можно было, держась за корни деревьев и небольшие колючие кустарники, но Авель решил повременить. Кое-что не менее важное тоже привлекло его внимание и требовало детального изучения…
Если слева от Авеля находился спуск к шоссе, то справа возвышалась монолитная каменная гряда, уходящая всё выше и выше, до самых облаков. Сквозь кроны деревьев было видно, что это начало целого горного хребта, местами покрытого деревьями, местами обнажающего свои скальные кости.
У самого подножия гряды, между камней пробивался небольшой родник, звонко журчащий и разливающий вокруг себя не самый приятный аромат, похожий на сероводород. А возле родника зияла рваной раной, уходящая вглубь породы, расселина. Из неё вырывались гулкие звуки и мертвецкий холод, довольно ощутимый даже с достаточного расстояния.
Это всё было очень интересно, но не это заинтересовало Авеля в первую очередь.
Неподалёку от расселины лежала женщина.
Её можно бы было назвать красивой, если бы только она не была уродливой карлицей. Но это, конечно, на вкус Авеля. У женщины были две руки, две ноги, и голова со ртом и всем тем, что необходимо иметь каждой благовоспитанной женщине. Всё увиденное позволяло причислить даму к породе человекообразных, а то есть – таких как сам Авель. Если бы не чрезмерная бледность. Кожа её походила на тончайший пергамент, вымоченный в болотной жиже: с выделяющимися венками и капиллярами, местами отшелушивающаяся и отдающая нездоровой синевой. Глаза закрыты, но даже в закрытом положение становилось заметно, насколько они огромны – чуть ли не в два-три раза больше, чем у Авеля. Ростом она была на двадцать сантиметров ниже, чем сам агент. Из одежды на женщине оставались изрядно порванный и потасканный джемпер из явно синтетической ткани, плотные синие джинсы, прозрачный шарф, перетягивающий горло, и, взрезавшая кожу возле виска, заколка для волос. Ноги защищали грязные белые кроссовки тридцать восьмого размера. Волосы каштанового оттенка, взлохмаченные и нечёсаные, струились по щекам и ниспадали на плечи. Нос был маленький, немного вздёрнутый кверху, а губы, со следами помады и укусов, не очень пухлые, выгодно подчёркивающие ямочку на подбородке. Женщина сидела, привалившись спиной к каменному валуну. Пальцы с изломанными ногтями впивались в дёрн, а по губе стекала струйка крови.
Она была без сознания, но дышала – Авель видел, как вздымается и опадает то место, где у девушек обычно располагается грудь. Да, природа обделила несчастную даже маломальским бюстом, поэтому на Сэл-о её бы приняли даже не за малолетнюю нимфетку, а скорее за ребёнка мужского пола.
Авель расстегнул карман с ампулой адреналина и подошёл ближе.
Как же давно он не прикасался к женскому телу. Едва он об этом подумал, как в пригоршне появился чуть ощутимый зуд. Старшая сестра ревновала или же это подсознание Авеля выкидывало шутки?
– Айо, – вполголоса окликнул он.
Веки женщины задрожали, и она открыла глаза.
Авель поспешил дружелюбно улыбнуться и показать ладонь правой руки, подчёркивая смирение и доброжелательность. Ещё бы не хватало, чтобы первый контакт с аборигенами развалился из-за недостойного мужского желания, мельком возникшего у него в голове. А женщины любой цивилизации чувствуют такие вещи, как понимал Авель, на запах.
Землянка всхрипнула и слегка подалась назад. Но, так как позади неё продолжал находиться глупый камень, получилось, что она пытается вползти на него спиной. Авель не шевельнулся, и женщина, облизнув губы, сплюнула красноватую сухую слюну. Плевок медленно потянулся вниз, но земли не достиг, прилипнув к подбородку.
Бедняжка отвела взгляд от Авеля и вдруг, содрогаясь от беззвучных мучительных рыданий, поползла по земле, не в силах подняться на ноги. Она протягивала руку вверх и хрипела какое-то слово, которое Авель не смог определить на слух, но оно было созвучно со словом «сурья», что на каком-то земном диалекте означало «солнце».
Проанализировав реакцию женщины, Авель решил, что она слишком долго пробыла в плену каменной расселины, возле которой они встретились.
Землянка же продолжала, захлёбываясь бесслезными рыданиями, протягивать руку к солнцу и лепетать. В тоне её голоса слышалась и нежность, и отчаяние, и бесконечное счастье, как если бы раб с орбитальной станции впервые лишился своих пут и оказался на свободе, не понимая при этом, что с ней делать.
Спустя минут пять причитаний женщина уронила голову на грудь и затихла, стоя на четвереньках. Тогда только Авель решился подойти и положить руку ей на плечо.
Землянка вздрогнула и повернула к нему голову.
– Где моя дочь! – прохрипела она.
Глава 5
Сто восьмая
Сто один, сто два, сто три, сто четыре, сто пять, сто шесть, сто семь…
Сквозь прикрытые веки можно было увидеть, как скатываются золотые крупицы в тяжёлых бронзовых часах, поблёскивающих в дальнем углу. Бронза как застывший, законсервированный солнечный свет, металл тёплый и мягкий, впитывающий нежность прикосновений.
Стена напротив кровати, когда думала, что никто на неё не смотрит, осторожно и пугливо выступала вперёд, позволяя внутренним спрятанным доселе инкрустациям проявиться и сложиться в причудливый узор, в точности повторяющий карту города во всём его великолепии.
По центральной улице, похожей на взмах крыла дикой птицы, рассекающей город по кривой дуге, терпеливо ожидали своего часа мраморные и бронзовые истуканы, величественные статуи высотой до десяти метров. Видимо из-за них центральная улица и называлась Аллея Титанов, хотя на титанов, таких как описывают библиотечные картины, они не походили. Тут были многорукие существа с пастью, полной острейших клыков, пышноволосая девушка с горностаем, выглядывающим у неё из полой груди, юноша с завязанными глазами, изрыгающий змей, высокий мужчина без лица, женщина, чьё тело вместо ног завершалось мощным каменным кулаком и многие другие, для перечисления которых и дня не хватило бы. Несомненно, что у них были какие-то имена, но никто во всём городе никогда об этом не задумывался. На уровне груди у каждого исполина был закреплён литой диск из начищенной бронзы, серебра или ртутного зеркала. Диски располагались строго определённым образом – так, чтобы солнечные лучи, попадающие на них, в течение всего дня могли заглянуть в каждый закоулок, поцеловать своей улыбкой каждую трещинку выщербленного асфальта.
У города было своё имя – Город Солнца. Горожане считали, что древний посланник самого светила, носящий земное имя Лотари, построил этот город из солнечных лучей и земного камня, чтобы превратить это место в самый большой на Земле храм почитания ярчайшей звезды небосклона.
Так и было. В небо устремились острые шпили небоскрёбов из стекла, флюорита, блестящего металла и красной бронзы. На улицах царило тепло даже в период заморозков, когда без конца лил дождь, а в летний период так и вовсе наступала иссушливая жара, развеять которую не могли даже многочисленные уличные кондиционеры.