Город под куполом
Шрифт:
Тут он замер, прислушиваясь к вгрызающимся в землю позади него щупам корабля, стёр с забрала грязь и остался лежать, взирая на открывшийся перед ним вид.
Судьба забросила Авеля на пологий склон, покрытый выжженной травой и слоями блестящего от солнечного света дёрна. Местами между кусками почвы торчали округлые куски каменных валунов, корни древних деревьев и пальцы их мёртвых собратьев, будто тянущиеся к небу в последней безмолвной попытке ухватиться за него. Небо же – чистое, безоблачное – сквозило слепящей голубизной, нарушенной лишь расползающимися следами от павшего «Серафима».
Выше по склону над павшим кораблём
Деревья, подумал Авель.
Индикаторы шлема горели зелёным. Даже те, которые показывают содержание опасных для органических тканей кислот, хотя это и противоречило некоторым всплывающим в памяти Авеля познаниям о Земле прошлого.
Старшая продолжала хранить молчание. Быть может, она погибла при попытке синхронизации своего исходного кода с нейронами Авеля. Однако он ощущал лёгкие покалывания в пригоршне – мягкой ткани, находящейся между большим и указательным пальцами. Как бы там ни было, она не вторгалась в область мозга, чтобы наладить контакт или поделиться своим мнением о сложившейся ситуации. И хорошо – кто знает, как бы отреагировал мозг Авеля на подобное вмешательство? Вполне может оказаться, что перегорел бы или парализовал все нервные окончания своего хозяина.
Его облегающий доспех, скафандр, оказался геологическим. Сейчас он раздулся, позволяя нормализовать теплообмен на поверхности тела своего носителя. Авель ощущал, как изредка по его позвоночнику и запястьям пробегают покалывания, будто тонкими усиками – скафандр проверял самочувствие и активность организма, чтобы успеть впрыснуть антибиотик или адреналин в случае возникших проблем.
На самом деле, в этом не было потребности. После тренировок организм Авеля уже пришёл в норму: агент мог отлично контролировать и колеровать свои биотоки, клеточная регенерация превышала норму в шестьдесят раз, а гипоталамус был готов выдержать до двухсот аномалий единовременно. Всё-таки боевая подготовка агентов второго уровня, каким был Авель, подразумевала значительные физиологические изменения.
Авель провёл рукой в перчатке по зеленоватым вкраплениям в лежащем перед самым лицом камне. В принципе, риск был оправдан, и если есть кислород, то можно избавиться от стесняющего движения шлема. А ведь вполне могло оказаться, что современные деревья на Земле участвуют в преобразовании совсем других элементов, но благо, геодатчики скафандра уже показали оптимальное содержание необходимых для дыхания газов. Авель деактивировал гермошлем и стянул его.
Лёгкий ветерок, приятный и прохладный, коснулся его обгоревших щёк, лаская, как добрая мать ласкает блудного сына, вернувшегося домой из дальних странствий. Действительно, воздух был не чета тому, который наполнял, пусть и максимально уютные, но аскетически скупые казематы корабля. Авель уловил содержание щекотных эфирных масел хвои и диких соцветий, аромат богатого минеральными отложениями чернозёма, дождливой влаги и обжигающей гари, возникшей в результате падения громадины «Серафима».
Авель выполз из скафандра и обернулся на корабль. Тот уже успокоился, прочно окопавшись в глубинах проделанной траншеи. Щупы напряглись, притянув тело змея к земле, а ворохи пламени, выползающие временами из разорванного хвоста, гасились бурными всплесками противопожарной кислотной пены. Следом за кораблём тянулась целая кладка из выскользнувших из образовавшегося отверстия капсул. Они были похожи на яйца мухи, которые непостижимая сила разбросала по дну глубокого карьера – траншеи, вырытой павшим исполином.
Корабль надо было замаскировать. Нельзя допускать, чтобы на него набежали оказавшиеся поблизости аборигены с томагавками или кувалдами и разобрали на сувениры. И это ещё при самом радужном развитии событий. Делиться с земными институтами подобными технологиями, не разобравшись сперва, какая политическая и экономическая обстановка царит сейчас на планете, было бы крайне неосмотрительно и нецелесообразно.
Системы боевой маскировки на «Серафиме» были, но вот в том-то и проблема, что маскировка была боевой. Корабль мог лавировать между звёзд, уходя от неприятеля, прячась во фракталах космической пыли, мог даже принять какой-никакой бой – всё-таки транспортник – это не крейсер и не эсминец, хотя, судя по всплывшим в сознании Авеля воспоминаниям, первоначальная структура корабля была ориентирована на атаку целых планет-колоний, – но замаскироваться в пятнадцатикилометровой траншее полуторакилометровому змею было довольно проблематично.
Авель, пошатываясь от опьянения земным воздухом, поднялся на ноги и почувствовал, что он уже не один.
У кромки леса, у самого подножия исполинских деревьев, толпились с десяток бронированных тварей, похожих на крупных ящеров с тонкими извивающимися хвостами. Они не шевелились, уставившись на пришельца без особого интереса или эмоций. Просто стояли и смотрели, как смотрят сонные начальники на своих подчинённых, занятых рутиной.
Авель расправил плечи и внутренне подобрался.
Это могла оказаться агрессивно настроенная враждебная фауна, типа древних львов или медведей. А могла оказаться целая новая разумная цивилизация, способная посчитать какие-либо действия незваного гостя оскорбительными и даже возмутительными, о чём не замедлит известить всех своих представителей. Следовало быть предельно аккуратным.
Неторопливо и без суеты Авель опустился на землю и сел таким образом, чтобы уровень его взгляда был не ниже и не выше роста одного из местных представителей. Взгляд он опустил к земле, однако продолжал видеть обитателей леса верхним зрением.
Оставаясь в таком положении, он громко и отчётливо произнёс, насытив голос доброжелательностью и уверенностью: «Айо!»
При звуках его голоса несколько ящеров развернулись и ушли в лес, потеряв малейший интерес. Остался лишь один. Он подошёл к Авелю ближе, и Авель смог рассмотреть зверька детальнее.
Строение мордочки и ушей выдавало в существе семейство кошачьих, однако вместо шерсти по всему телу располагались с виду тяжёлые хитиновые пластины. Тугие лапки с четырьмя острыми когтями врезались в почву, оставляя в ней характерные отпечатки. Когда Ящер приблизился, выйдя на освещённую солнцем поверхность, цвет его пластин заметно сменился с мятно-леденцового на серо-бурый. Две широкие пластины, соединяющиеся в некое подобие маски, сквозь щели которой сверкали янтарные глаза с узкими зрачками, зашевелились, будто Ящер принюхивался к человеку. Быть может, он что-то сказал, однако Авель не услышал ни звука.