Город под куполом
Шрифт:
На площадях журчали цветные фонтаны, струи которых взмывали ввысь и опадали, переливаясь всеми цветами радуги. По улицам гуляли улыбчивые жители в пёстрых цветных или, наоборот, подчёркнуто скромных однотонных одеждах. Не было тут ни интерлинков на запястьях, ни машин, ни реклам, ничего такого, о чём упоминали немногочисленные гости с тёмной стороны – город не любил суеты.
Не так давно небо над городом перечеркнула огненная струя, оставив за собой долгий дымный след. До слуха жителей донёсся могучий божественный рёв, на который многие отреагировали с долей сдержанного любопытства – посмеивались,
Но были и те, кто не забыл.
***
Сто восьмая проснулась легко и весело, как и всегда. Опустила ножки на тёплый каменный пол и прошла на цыпочках до приоткрытого с вечера окна, подоконник которого уже ласкали солнечные лучи.
Встретить рассвет было обязательным ритуалом, как и вознесение молитвы верховному божеству, дарующему жизнь и тепло всему земному.
Сто восьмая протянула руки к восходящему солнцу и возблагодарила его за наступающий день, за прошедшую ночь, за пищу и кров. Солнце, казалось, подмигивает ей, нежно поглаживая своими лучами по щекам и груди. Девушка улыбнулась ещё шире и, прижав ладони к щекам, любовалась мерцающим огненным диском.
Через десять минут после рассвета по улицам города побежали красно-зелёные волны огня – многочисленные зеркала и диски в руках титанов ловили солнечный свет, преломляли и отражали, создавая калейдоскоп удивительных прекрасных образов.
Сто восьмая возблагодарила верховное божество за эти картины и, вдоволь полюбовавшись ими, направилась в душевую, чтобы напитать своё тело влагой.
На кухне включился экран-проектор, с которого девушка, немногим отличающаяся от Сто восьмой, проповедовала о новом дне третьего квартала две тысячи триста восемнадцатого года. Её порядковый идентификатор был Триста пять, приятный поставленный голосок и солнечный тембр определили её как наиболее выгодную дикторшу, поэтому зачастую все прогнозы, обращения и новости произносила именно она.
Сто восьмая слушала переливчатую речь Триста пятой, подставив лицо под прохладные струи воды, бьющие из множества отверстий в душевой. Она даже помнила, что Триста пятую зовут Сонгми. В Городе Солнца все имели право помимо идентификатора выбрать себе земное имя. Понятно дело, что там – в вышине имён нет, остаются только потоки чисел, сплетающихся в тугие клубки информационных полей. Но на Земле можно было поиграть, верховному божеству только в радость, что его дети развлекаются и позволяют себе подобные шалости.
У сто восьмой тоже было земное имя. Она встала перед высоким встроенным в стену зеркалом и откинула на спину влажные волосы. Напротив неё на голубом мраморе стояла изящная молодая девушка, возрастом на вид около двадцати пяти лет, если бы это имело для неё хоть какое-то значение. У девушки были близко посаженные огромные глаза и зрачки с золотой радужкой, иссиня чёрные волосы, стекающие до пояса, аккуратный носик и тонкие губы с морщинками на уголках от постоянной улыбки. Чанъэ. Так она назвала себя с того самого момента, когда впервые смогла осознать своё существование.
Она помнила этот момент. Великий отец Джинджо Лотари смотрел на неё с экранов вокруг, а она вдруг издала свой первый звук. Тогда она услышала свой голос и засмеялась от счастья. Как тебя зовут, спросил голос. И она ответила, не задумываясь о том, что бы это могло означать. Чанъэ.
Чанъэ вышла из душевой, обернувшись в тонкую нежную простыню. На улицах время будто замерло: прохожие группами по два-три человека застывали, задирая головы к солнцу. Они смотрели вверх и молились, раскрыв рты в беззвучном крике. У окна Чанъэ глядела вниз, на них, и радовалась, исполняясь благодати. Потом и она обратила свой взор к яркому светилу, позволив свету проникнуть сквозь её золотые глаза в самое сердце.
Свет, яркий и добрый, проник в её квартиру. Он помчался по бесчисленным маленьким кристалликам, инкрустированным в стены и потолок, отражаясь, преломляясь и раскрываясь в разноцветные линии. Это было красиво. Волшебная красота.
Закончив с ритуалами почитания, Чанъэ присела на резной высокий стул, укреплённый на длинной тонкой ножке, и открыла баночку с манной, сладковатой полезной пищей, посланной божеством для своих земных детей. Возблагодарив солнце за посланную еду, Чанъэ погрузила ложечку в золотую рассыпчатую кашицу и отправила в рот.
Кто-то вошёл в здание. Сорока этажами ниже раскрылись и закрылись створки дверей. Чанъэ услышала их и то, как они входят в лифт. Двое, ведущие с собой что-то маленькое. Пришельцы с той стороны гор, или, как их называла сама Чанъэ, «неспокойные».
Обычно неспокойные приходили, чтобы передать ей какое-либо поручение или поесть с ней манны. Чанъэ любила их, так же как и обычных жителей города, несмотря на их затхлость и сквозящее уныние. Они выглядели немощными, и Чанъэ постоянно хотелось их согреть, защитить, развеселить. Но неспокойные только мрачнели, говорили резко и отрывисто, напоминая говором не людей, а каменную россыпь со склонов.
Чанъэ обрадовалась гостям. Она наполнила манной две глубокие чашки и надела на голову смешную изящную тиару с камнем янтаря, чтобы усладить взор пришедших.
Раздался осторожный стук в дверь, а следом в коридор вошли двое мужчин. Приходили они раньше, или это были другие, Чанъэ не помнила. Возможно, они уже видели её. Тем не менее, они вздрогнули, и один отвёл взгляд в сторону.
– Сто восьмая? – риторически спросил старший.
На голове у него была засаленная фуражка, на теле синий комбинезон со значком в виде солнечного круга и головы горностая. У пояса висел нож, а через плечо был перекинут блестящий, пропахший машинным маслом, карабин. Лицо старое с морщинами, подёрнутое пеленой неведомой грусти, с выцветшими глазами и ломаным носом.
Второй, более молодой, носил очки и имел зачатки жиденьких усов над верхней губой. На теле был такой же комбинезон, но оружия при нём не было. У обоих на шее болтались тёмные очки на резинке.
Чанъэ сложила руки лодочкой у груди и вежливо поклонилась.
– Я Чанъэ, идентификатор Сто восемь, – ей нравилось, как звучит собственный голос, такой журчащий и нежный, будто игра солнечного света в ручейке.
– Старший научный сотрудник господин Малышев, – представился старший.
– А я, это, помощник, геодезист и программист… – начал было второй, но Малышев толкнул его в плечо.