Город под куполом
Шрифт:
Авель осторожно протянул к существу открытую ладонь. Утешительной стала бы реакция, когда животное послушно утыкается в протянутую руку и позволяет себя погладить и почесать за ушком. Но Ящер уставился на руку так, будто это была самая невыразимо скучная и тошнотворная вещь на свете, способная вызвать только рвотные позывы. Вместо того чтобы изучать человека, Ящер прошёл чуть дальше, туда, где валялся сброшенный скафандр Авеля. На минуту он задержался возле скафандра, то ли изучая его, то ли идентифицируя на съедобность, а после двинулся в сторону корабля.
Всё было спокойно.
Авель поднялся
Ящер бродил возле корабля. По его виду можно было подумать, что он ведёт с «Серафимом» мысленный диалог, и что корабль даже ему отвечает. Авель тоже попробовал обратиться к Ящеру ментально, но видимо на таком расстоянии подобное не работало.
Зато в мозгу возникла прекрасная идея. У каждого челнока имелся парашют – широкая тончайшая простыня из полимеров, предназначенная не только для мягкой и безопасной посадки, но и для дальнейшей маскировки посадочного модуля. Мало ли какие ситуации могли поджидать резидентов на потенциально опасной планете или спутнике – так что забота о своём обратном билете, челноке, была основополагающим фактором выживаемости. На «Серафиме» количество челноков соответствовало численности экипажа за исключением одного человека – ровно один требовался, чтобы заблокировать или уничтожить корабль в случаях, предусмотренных военным регламентом Сэл-о. Сорок шесть челноков – это девяносто два парашюта, каждый по двести метров шириной. Такого количества бы хватило, чтобы укрыть от постороннего взгляда десять «Серафимов».
Но, прежде чем приняться за работу, Авель развернулся к лесу и торжественно произнёс:
– Земля! Прими в свои объятия сына, вернувшегося к тебе с надеждой и уважением. Клянусь, что не замышляю зла. Клянусь, что буду действовать только с твоего разрешения и одобрения. Клянусь, что не вмешаюсь ни в естественный ход событий, ни в те события, что будут естественны для твоих родных детей, проживающих в сегодняшнем дне! Прими же меня с добром и теплом, огради от своего гнева и презрения. Поверь, все мысли мои были о тебе, вся моя жизнь с самого детства принадлежала тебе. Так возлюби же меня, как я люблю тебя!
Сказав так, Авель поклонился, и ему показалось, что лес одобрительно зашумел в ответ. То были объятия с его мечтой, его прародителем и его любовью.
***
На маскировку корабля у него ушёл весь оставшийся день. Полотнища были туго натянуты, и их даже хватило на то, чтобы замаскировать большую часть образовавшейся траншеи так, что случайный свидетель мог обнаружить лишь достаточно обыденный и привычный для взгляда ландшафт: каменные курганы, будто вырванные из земли взбесившимся великаном, ручьи, обильно стекающие со склонов в мелкие озёрца с болотами, и полуголая равнина, местами облезшая проплешинами сорной травы или сплётшихся друг с другом кустов.
Казалось, будто Ящер понимал его действия. В один момент, когда неловко закреплённый край полотнища подхватило ветром, существо прыгнуло на него и прижало к земле, поблёскивая янтарными искорками глаз. Авель рассудил, что это мог быть и элемент игры, нежели разумное поведение. Однако в любом случае присутствие Ящера не мешало его планам.
После заботы о корабле, который благосклонно следил за его действиями парой сотен полуоткрытых глаз – остальные были сомкнуты, корабль медленно погружался в дрёму, чтобы приступить к сконцентрированной регенерации своего тела – Авель вернулся в капсулу ангара. Где-то тут внутри лежало тело, пусть и подлого, но всё-таки побратима.
Освещая вспухшие от недавнего пожара стены, заляпанные серо-зелёными пенистыми ошмётками, он осторожно двинулся вглубь. На этот раз Авель держался настороже: в его руке был зажат электромагнитный прут, похожий на волшебную палочку. Таким было удобно манипулировать, поражая цели даже за спиной.
Спустя несколько минут Авель увидел Каина. Тот лежал на боку, прислонившись к стене, будто спал. Глаза выгорели, и из розовых пузырящихся глазниц стекала на грудь чёрная слизь, оставившая на щёках и подбородке ровные полосы, похожие на усы. Такая же слизь, только в гораздо большем количестве, стекала из его рта. Эпидермис полностью выгорел, обнажив белесый остов из напрягшихся в последний момент сухожилий и почерневших мышц. Сомневаться, что Каин мёртв, не приходилось.
На всякий случай Авель несколько раз ощутимо ткнул прутом в нервные узлы погибшего, но ничего не произошло. Перед ним был труп – это было ясно.
«И не надейся, что я оставлю тебя здесь, – пробормотал Авель сквозь зубы, взваливая на плечи тело товарища. – Ты пойдёшь… Пойдёшь и посмотришь на эту планету! Слышишь, друг?»
Он вынес Каина наружу и, поднявшись вверх от капсюля, сбросил на землю, не особо заботясь о сохранности тела. Голова Каина с хрустом стукнулась о камень, и из треснувшего черепа потекла белая густая жидкость. Рот предателя искривился в презрительной брезгливой усмешке: «Я не вижу твою Землю, и никогда не увижу».
Авель принёс лопату и потратил ещё час на то, чтобы вырыть в рыхлом грунте глубокую яму в человеческий рост. Хоть он и работал весь день, даже после трудоёмкого рытья его сил не поубавилось. Единственное что – захотелось есть.
Он поднял тело Каина и опустил в приготовленную могилу головою вниз, как хоронили суеверные крестьяне на Сэл-о погибших от радиоактивного заражения. Однако в данном случае это было, скорее, актом презрения, которое только и мог заслуживать человек, собственноручно предавший и убивший всю свою команду. Пусть поступок Каина был продиктован каким угодно смыслом – здесь, вдали от своих, они были единой семьёй, зависящей друг от друга. А теперь из всей команды оставался только один Авель.
– Каин, брат! – громко произнёс он над засыпанным захоронением. – Ты умер вдали от дома, будучи проклятым и осквернённым. Ты ненавидел нашу миссию, ненавидел эту планету и ненавидел свою команду. Теперь ты останешься здесь навечно. Вдали от дома, так и не увидев его. Земля, которую ты презирал, примет тебя в своё лоно, и черви пожрут твоё тело. Радуйся же, ибо так ты хотя бы сможешь послужить пропитанием и породишь жизнь, хоть это и самое малое, чем ты можешь расквитаться за постыдное предательство и смертоубийство.