Город Последний
Шрифт:
А зачем я здесь нужен пароходной компании?
– Курить можно?
– Да, – Отто залпом допивает кофе и предлагает кружку в качестве пепельницы. – Скрутите и мне, пожалуйста.
Сворачиваю две папиросы. По ярко освещённому полуподвалу плывут полосы ароматного дыма, в печке уютно потрескивают догорающие дрова. Молчим, прислушиваемся.
Докурив, встаю и бросаю папиросу в печку. Уходить не хочется, но надо.
Отто молча протягивает мне стопку «Искры», провожает до дверей.
– До свиданья, Артём. Рад был познакомиться.
– До свиданья, Отто. Я тоже.
Дверь распахивается, и
Напоследок оглядываюсь: узкое, серо-чёрное здание с пыльными окнами и коричневыми листьями на карнизах. Наглухо запертая дверь и подоткнутые под табличку ветхие бумажки. Чугунная ограда, толстый ковёр палых листьев, сухие, узловатые вязы в палисаднике. И не скажешь, что там, в маленьком тёплом подвале, горит яркое электричество, потрескивает печка, и красные отблески ложатся на картонные коробки с бумагой. А пахнет вкусным табаком, кофе, типографской краской и уютным запахом привычного и самодостаточного одиночества.
Он и правда настоящий подпольщик, этот Отто. Даже зная, что дом обитаем, при взгляде на него начинаешь сомневаться.
На мосту меня застаёт дождь, мелкий и холодный. Не столько промокший, сколько иззябший, добредаю до пустой остановки.
Воздух у подножий домов и между ними незаметно сгущается, приобретает цвета: синий, голубой, тёмно-зелёный. Сумерки. А трамвая всё нет.
Энергично подпрыгиваю на месте, потом начинаю ходить кругами вокруг фонарного столба. Всё равно холодно. И сумка с революционной «Искрой» оттягивает плечо.
Когда наконец вдали появляются два жёлтых размытых пятна и звенит колокольчик, я уже сижу на лавочке, сжавшись и смирившись с затекающими за воротник каплями и перспективой безвременной смерти от простуды.
Трамвай почти полон. Прохожу на заднюю площадку и сажусь на подоконник, прижимаясь спиной к холодному стеклу – чтобы скорее его согреть. Так я и добираюсь до дома.
Идти по другим редакциям уже поздно, да и сил нет, так что я провожу вечер дома, в уюте и спокойствии. Завернувшись в стёганое одеяло, пью чай с чабрецом и лениво набрасываю революционные воззвания. За вечер написал три. Вышли они не очень – я бы, во всяком случае, такими текстами не вдохновился. Но вполне на уровне «Искры». В конце концов, может, это Грюни и надо. «Без лишнего воодушевления, только имитация оппозиционного издания, – сонно думаю я, убаюканный теплом. – Тем более, раз нельзя про конкретику».
И засыпаю в кресле.
Проснулся я уже в кровати. В комнате темно, только в окно пробивается лёгкий желтоватый отсвет фонарей. Звенят часы, шесть утра.
В первый момент я не понимаю, зачем мне вставать в шесть утра. Уже собираюсь выключить будильник, перевернуться на другой бок и досыпать, но тут вспоминаю. Вскакиваю с кровати и несусь на кухню.
Кофе на огонь. Пока варится, спешно чищу зубы. Пол кухни немедленно покрывается белыми пятнами. Натягиваю, пошатываясь и чуть не падая, брюки, влезаю в пальто и выбегаю из квартиры. В одной руке – кружка кофе с молоком, в другой – кое-как свёрнутая, неказистая папироса.
Пересекаю пустой перекрёсток – над ним покачиваются подвесные жёлтые фонари – и сворачиваю на бульвар.
Ни девушки, ни собаки не видно. В оба конца тянется до точки схода перспективы тёмная мостовая с рядами деревьев по обеим сторонам. Через равные промежутки – размытые пятна света.
Сажусь на ту самую скамейку, вдыхаю прохладный и влажный, ещё ночной, воздух. Жду, попивая кофе и отправляя клубы дыма к предрассветным небесам.
Кофе кончился, папироса выкурена, а девушки всё нет. Я собираюсь уходить, когда в доме напротив зажигается светом окно. Отсвет падает прямо на меня, и я замечаю клок рыже-белой шерсти, приставший к скамейке. Она здесь была!
Разглядываю клок с сентиментальным чувством. Интересно, она меня ждала? Или хотя бы вспомнила о нашей встрече? Думаю забрать с собой, чтобы носить в медальоне как локон возлюбленной, но отказываюсь от этой идеи. Не смешно получится.
Вернувшись домой, я завтракаю и какое-то время неприкаянно слоняюсь по квартире. За окном ещё темно, только покачиваются жёлтые фонари, бросаясь тенями во все стороны, да загораются потихоньку, одно за другим, окна.
Я просматриваю и немного правлю свои революционные памфлеты, перепечатываю их начисто на машинке. Закончив, варю ещё кофе.
Выпиваю его, стоя у окна и глядя на быстро светлеющее небо над разнообразным и пустынным миром крыш. На стыках железных граней сверкает солнце, проносятся быстрые тени облаков. Ветрено.
Я вдруг начинаю слышать ровный низкий шум, идущий от Города. Он, верно, был всегда, но что это? Я перебираю в памяти все хоть сколько-нибудь похожие звуки: гудение динамо-машины, гул далёкой демонстрации, размеренное ворчание автомобильного мотора… Нет, не то. Наконец соображаю: это прибой. Прибой, несущий корабли к Городу и запирающий их здесь, огромные океанские валы, перекатывающие тонны подводного песка. Сколько же кораблей успеет скопиться в гавани за пять лет? И что будут делать моряки? Пить, драться и устраивать безумные карнавалы на всю бесконечную арктическую ночь? Весёлые нам предстоят деньки.
Сворачиваю папиросу, заворачиваюсь в пальто и шарф и выхожу.
На лестнице мне снова встречается сосед снизу – толстый рыхлый человечек в потрёпанной тёмной одежде.
Выступившая из полутьмы закутанная фигура его, кажется, испугала – он выронил ключи и даже отступил на шаг.
– Здравствуйте, – говорю.
Он кивает. Круглая голова вжата в плечи, это придает ему вид испуганный и одновременно опасный. Спускаюсь, и как раз в этот момент сосед опускается на корточки за ключами. Это быстрое движение на мгновенье отзывается страхом у меня в сердце – ему так удобно отсюда, снизу, броситься и укусить, захватывая зубами мягкую ткань брюк и бледную кожу под ними.
Не давая виду, ровным шагом прохожу мимо. Только тут я начинаю понимать неловкость момента – я умудрился оскорбить его. И пока я спускаюсь, терзаемый предчувствием грядущих последствий, сосед всё гремит и звенит ключами где-то надо мной. Звук спускается из тёмной высоты пролёта, множась эхом, сливаясь в непрерывный болезненный звон. Я почти выбегаю из подъезда – с мыслью, что крысиный сосед умён и мстителен. Час от часу не легче.
Но я быстро успокаиваюсь. Ветер небрежно треплет листву каштанов и гоняет волнистую рябь по лужам. А в ряби отражается солнце – красота!