Город Последний
Шрифт:
Довольно улыбнувшись, Артём отправился на кухню. Спать больше не хотелось, он решил прогуляться – в ночной оттепели было что-то волшебное.
Наскоро выпив кофе и скрутив папиросу, Артём накидывает пальто, небрежно нахлобучивает шляпу и уходит.
Улицы пусты. Шагов его не слышно, они теряются в плеске, шорохе, журчании воды. Это тоже приятно: Артём, невидимый и неслышимый, Артём – часть Города, а не житель его.
Он выходит на каштановый бульвар, прогуливается под косматыми, тёмными и мокрыми кронами. Воздух упругий, свежий и влажный.
Спиной он вдруг чувствует движение и, обернувшись, видит, как из-за угла прямо на него несётся огромная собака. Она не пугает – это радостный колли с улыбающейся мордой и развевающейся бело-рыжей гривой.
Артём успевает сесть на скамейку – и тут же на него обрушиваются мокрые худые лапы, влажная шерсть, он даже сквозь перчатки чувствует тепло собачьего тела. Пёс шумно дышит и вылизывает Артёму лицо. Тот кое-как уклоняется и прячется в шарф.
А потом колли чуть отступает назад, смотрит умными и весёлыми карими глазами и говорит:
– Извините.
Мелодичным девичьим голосом.
– Чего? – сдуру переспрашивает Артём.
– Извините, – повторяет, поднимаясь позади собаки, девочка. – Я с ним не справляюсь.
Колли радостно ухмыляется.
Да уж, куда ей с ним справиться – девочка совсем невысокая и такая худенькая, что это даже под семью слоями одежды видно. Ещё она смуглая и черноволосая, с острым носиком и живо блестящими глазами. Чёрное пальто её безнадёжно запачкано, из-под шарфа, вместе с кокетливым локоном, выглядывает веточка. Артём осторожно её снимает.
«Наверное, она всё-таки не ребёнок. Может, лет семнадцать. Или скорее двенадцать – тринадцать?» – думает он.
Артём вежливо подвигается, и девушка садится рядом. Огромный колли пытается взгромоздиться ей на колени. Хозяйка и Артём не слишком удачно отбиваются. Собака, ничуть не обидевшись и, кажется, даже довольная результатом, садится у их ног. Всё кругом в отпечатках лап.
Артём думает, что чисткой тут не отделаться, придётся стирать. Стирать пальто, господи помилуй!
Девушка выуживает из кармана пачку сигарет и закуривает.
Артём смотрит на смуглую щёку в ярких капельках грязи, освещаемую огоньком, и с интересом спрашивает:
– Сколько тебе лет?
Девушка хохочет и кашляет дымом.
– Курить мне можно, если ты об этом.
Артём пожимает плечами.
– Интересно было. Он так тебя волочил… Я в первый миг подумал, что это пёс сказал «Извините».
– Она. Собака.
Девушка пару раз сосредоточенно затягивается и швыряет сигарету. Огонёк летит изящной дугой и, едва коснувшись земли, исчезает, потухнув.
– Ладно. Мне на работу пора. Увидимся.
Не дав Артёму времени толком попрощаться, встаёт и свистит псу.
– Увидимся, – растерянно говорит Артём им вслед.
Он сидит ещё немного на скамейке и думает, что завтра надо прийти сюда в это же время. Вообще, надо чаще здесь гулять. Приятные встречи случаются.
Потом Артём встаёт и с чувством чуть-чуть болезненной теплоты в груди идёт домой. В квартире он первым делом смотрит на часы и записывает время: «Шесть часов утра».
Затем варит кофе, громоздит на стол кипу Клаасовых газет и начинает их перебирать. Но интересуют его сейчас вовсе не похищения. Артём ищет адреса редакционных коллегий – нужна работа.
Как выяснилось, в Городе выходило всего три постоянных периодических издания. Самым забавным была «Искра», с восхитительной непосредственностью сочетавшая качества рекламного буклета и подпольной листовки. На одном развороте можно было видеть слева – рекламу продукции местного консервного завода, а справа – полные бутафорской ненависти слова о тяжком положении его рабочих и угрозы стачками и забастовками. «Искра» меня совершенно очаровала, и в ней я решил попытать счастья первым делом. Смущало только качество типографии – сколько они платят журналистам, если не могут себе позволить хорошей бумаги? Но, в конце концов, всё могло обстоять и совершенно иначе: как раз за счёт экономии на типографии «Искра» вполне могла выплачивать бешеные гонорары.
Следующим шёл «Еженедельный журнал», довольно пресное, но по-своему уютное чтение для благополучных бюргеров и домохозяек. К своему удивлению, рядом с рецептами пирогов и сплетнями о делах ратуши я обнаружил весьма странную рубрику «Лунатики». В ней – из номера в номер! – печатались письма читателей с забавными историями о том, куда и как они забредали во сне. То ли действительно многие в Городе страдали лунатизмом, то ли это был такой своеобразный юмор – оставалось неясным. В «Еженедельный журнал» я тоже решил наведаться.
Наконец, был ещё «Вестник ратуши» – тяжеловесное, самодовольное издание на плотной бумаге высшего качества, к сожалению, испачканной скучнейшими вестями с фронтов местной биржи и описанием политических дрязг. Туда я решил идти только в самом крайнем случае, если не удастся устроиться хотя бы докером.
Записав адреса редакций, я как мог отчистил пальто и, оставив его сохнуть, пожарил яичницу. За окном из влажной весенней ночи встал хмурый пасмурный день. Небо было практически белым, только с лёгкими мазками пепельно-серого. Казалось, острые крыши Города смотрят в пустую скучную бесконечность. Капель стихла – всё каким-то чудом успело растаять. Воспоминание о мокрой листве, таинственном свете фонарей и чёрном локоне, выглядывавшем из-под шарфа, стремительно меркло.
Выйдя из квартиры, я увидел под дверью лист бумаги, как видно, вставленный между створками. На нём было напечатано только имя: Маседонио Фернандес. Больше ничего.
Листок я аккуратно сложил и убрал в сумку – и отправился в «Искру».
Редакция располагалась на улице Фельдшерской, дом 1. Это было за каналом, на северной, удалённой от моря стороне Города. Здесь я ещё не бывал.
Пустой трамвай быстро довёз меня по серым улицам до набережной, носившей приятно-провинциальное имя «Ивовой».